открыл я конверт. Даже не так: нетерпеливо открыл конверт. Нет, снова не так: разорвал. В письме была всего одна строчка.
Слово «Бог» не было отделено запятой, а ведь обращения на письме всегда выделяются запятыми. Это вам любой Розенталь скажет. Но Недаша и предупреждала меня, что пишет с ошибками. А я ей ответил тогда, что живу с ошибками. Хотя Недаша и не услышала – уехала. А Мартышка тоже прочитала письмо и сказала мне, чтобы я не отвечал. Но я – я же живу с ошибками, – я ответил. Как мог – так и ответил. По крайней мере, честно. Я написал, что если бы действительно был Богом – то убил бы себя. Потому что ничто другое не поможет. Ни Богу, ни людям. И объяснил. Как мог. Получилось такое вот Бытие, прости меня, Господи, еще раз. Ну если ты есть, конечно.
Сначала Бог создал людей, чтобы они в него верили. А потом Бог начал их убивать. Людей. Ну потому что они не верили в него. Или верили в него плохо. На время помогло. Но потом люди принялись сами убивать друг друга – из-за Бога. Дым от даров Богу не туда пошел – это вполне себе причина, чтобы убить. А ветра, типа, вообще не существует – только милость Божья. Ну или немилость. Но Богу и этого стало мало. Он стал требовать, чтобы люди убивали своих детей во имя Бога. И люди убивали. Иногда Бог в последний момент барана подсовывал, но чаще – не парился. Люди тоже перестали париться и стали убивать. И своих детей, и чужих. А в Бога перестали верить. Ну потому что как можно верить в Бога, который заставляет убивать детей? И тогда Бог убил своего сына. На время помогло. Хотя нет, не помогло. Люди еще больше стали убивать. Ну потому что дурной пример заразительный. А это был очень дурной пример. А потом людям стало недостаточно убивать людей. И они захотели убить Бога. Но не смогли. Ну потому что нелегкое это дело – убить Бога. Сам пробовал, знаю. Остается только одно: Бог должен убить себя. Ну если он вообще есть.
Я написал все это без ошибок, но это была ошибка. Ошибка – не то, что написал без ошибок, а то – что вообще написал. Мартышка мне так и сказала. Но я – я живу с ошибками. Я это еще тогда сказал Недаше. Правда, она не услышала. И Мартышке я то же самое сказал.
Я не знаю, есть Бог или нет, я не знаю, что Бог сделал бы, если б действительно был Богом, я вообще мало что знаю. Знаю, что живу с ошибками, а скоро совершу последнюю ошибку – умру. Через два часа и девять минут. Вернее, через два часа и девять с половиной минут.
Я плыл по теченью
А потом я сделал самолетик. Бумажный. Из твоего письма к Недаше. Ну как твоего. Ты его не писал, конечно, – но ты же сам попросил меня на письма отвечать, официально и все такое.
– Ты зачем это? – спросила меня Мартышка. Вот прям теми же словами, что в «Забриски-пойнт» Антониони.
– Чтобы улететь с Земли, – ответил я. Вот прям теми же словами, что в «Забриски-пойнт». Так у Антониони парень объяснял девушке, зачем он украл самолет. Ну помните: их город был мал, они слышали, как на другой стороне мешают ложечкой чай. Он поэтому и украл самолет. Ну и я – поэтому. Только я не украл, а сделал.
Кстати,