всё. Изменилась дорога, которая покрылась оспинами свежих артиллерийских попаданий. Изменились звуки: не стало птиц. Изменился воздух. Мы въезжали в Спартак. Мёртвый город на ничьей земле. Город на линии фронта. Город, оставшийся за чертой, отделяющей жизнь от смерти.
Вы когда-нибудь видели фильмы про апокалипсис? Тогда вы отдалённо можете представить себе эту картину: город наполовину разрушен и абсолютно, звеняще пуст. Нет даже собак и кошек. Нет даже птиц. Стоят магазины, в которых даже стёкла целы. А в иных и товары лежат. И никого. Только дома, половина из которых разрушена, а другая половина разграблена шайками мародёров и укровскими ДРГ. Которые ещё хуже: ведь мародёры просто грабят, а эти недоноски ещё и убивают. Очень жестоко убивают. Или сначала не менее жестоко пытают, а уже затем убивают. Вырваться от них – всё равно что вырваться от маньяка – очень большая редкость и гарантированная инвалидность. Они очень любят встречать безоружных гражданских. Изначально в Спартаке оставалось больше людей. Гораздо больше. Царство Небесное вам, братья и сёстры. Жаль, что вы не поняли вовремя простой вещи: те, кто сюда пришёл под украинским флагом, – это больше не люди. Они просто выбросили на свалку всё человеческое.
Мы долго ездили по пустым улицам. Кружили. Обследовали окрестности. В один момент нам навстречу выехал ещё один микроавтобус. Мы остановились в 50 метрах друг от друга. Не зная, кто перед нами: свой или враг. Здесь бывает очень тяжело это понять. Оказалось, что это свои. Ещё одна группа, патрулировавшая район. Поражает спокойствие бойцов. Как будто нет разницы между тем, поедем ли мы дальше, или примем бой прямо сейчас. Это тоже приходит здесь очень быстро.
Место назначения. Простая улица. Простой двор. Таких много в России. Разница лишь в одном: всё мертво. Этот город, давно брошенный почти всеми, украинская артиллерия каждый день продолжает терзать и терзать обстрелами, маниакально пытаясь добить тех, кто там ещё остался. За ними буквально охотятся, как за животными. В итоге в городе осталось всего 8 человек. Из 2000. И к ним мы приехали.
Эти женщины жили в подвале. Потому что там нельзя находиться нигде, кроме подвала. Потому что их улицу несколько раз уже накрывало «Градами». В центре их огорода воронка от мины. У их дома (теперь уже бывшего дома) отсутствуют крыша и все окна, а стены изрублены осколками. А рядом с летней кухней и вовсе разорвалась ракета. Осколок «Града» размером с мою голову до сих пор торчит из стены. Курятника же и вовсе нет. Просто груда перьев. И более ничего.
Знаете, что меня особенно поразило? Эти плачущие женщины практически целовали нам руки: они умоляли нас не сдаваться. Да, они благодарили нас. Да, они были рады нам. Но рыдали они тогда, когда просили нас не отступать. Не переставать бить эту нелюдь. Они молили нас зарыть их в землю. Уничтожить ту мразь, что сожгла их город, убила их соседей, друзей и близких. И никого не оставить под светом Божьим. Простые женщины… Русские женщины.
Когда я вышел от них, я долго не мог отдышаться. Я курил.