Смерти ставил под угрозу его жизнь, можно было даже не думать. А хотелось! Хотелось представлять и наслаждаться образами, как Ламбезис получает на орехи.
Сквозь воду, попавшую в уши, капрал все-таки услышал: к нему уже спешат. Он встал с четверенек на колени. Медленно переводил взгляд с одного знакомого лица на другое. К нему подбежала Ингрид, радостно крича:
– Альдред!
Дора, видя щенячий восторг блондинки, фыркнула и скрестила руки на груди:
– Ну да, ну да…
Из-за надоедливой белокурой бестии она даже не могла вставить свое словечко тет-а-тет с Флэем. Такая уж у него головная боль. Ничего не поделаешь.
Блондинка обняла его.
К счастью, кожей друг с другом они так и не соприкоснулись.
– Лихой, лихой! – оценил Лиходей, поражаясь новичку в «Фениксе». Улыбался, скрывая боль в груди. – Нашел на сволочь такую управу!
– Я? Лихой? – усмехался капрал, отлипая от Бенеке и вставая. – В рубашке родился разве что. Это максимум.
Плевав на мнение Ингрид, шифтер подошла поближе и ощупала Альдреда за предплечье. Они встретились взглядами. Теаполитанка хлопала длинными ресницами и расплывалась в улыбке, заполучая все внимание Флэя. Она отметила:
– Ты больной на голову. Просто патологический сорвиголова.
Ренегат вскинул бровь, сторонясь любых ярлыков, и осведомился:
– Это плохо?
– Во всяком случае, благодаря этому ты всегда выходишь из воды сухим.
– Если бы сухим. Если бы всегда, – отшутился Альдред, почесав затылок.
Дора хмыкнула. Уже уходя, еще раз глянула на него со значением и ушла.
Протеже нахмурилась, злобно зыркнув ей вслед.
Капрал огляделся еще раз. Видел он всех, кроме двух братьев по оружию:
– Где Рамон? Драго?
Узелац нашел грифона в лесопосадках. При падении химера проломила хвойные кроны и теперь лежала на настиле из веток. Иголки с шишками замочило в крови. Фантом издавал сдавленные, хриплые звуки, степенно теряя плотность материи. Он все больше и больше напоминал призрака. Сокольник сорвал с себя маску, положил ружье на землю и встал на одно колено перед пташкой. Руки его потянулись к зверю.
Грифон был еще жив только потому, что пришёл в этот мир из Серости. Зазеркалье зазывало его обратно. Безмерно сожалея о случившемся, Драго с жалостью поглядел на умирающего питомца и провёл по окровавленной холке ладонью.
Холодный. Почти невесомый.
Стрелок не знал, что сказать. Впрочем, фантом никогда и не понимал человеческий язык. Ему были важны только импульсы, волевые усилия Узелаца, которыми тот контролировал верного товарища. И все же, герват не мог смолчать: его переполняли чувства, какие в себе он никогда бы не подумал открыть.
– Мне… жаль, – бормотал Драго, уводя глаза. – Мне так жаль.
Все же они прошли бок о бок долгую версту.
Зверь глянул на него золотистым глазом и захрипел опять. Сокольник тотчас осознал, чего так хотелось грифону в моменте. Он устал