а вот Альдред напрягся. Он открыто возмутился:
– Это ещё что за лихо? Мы туда вообще идём?
Рамон отвлёкся на него, останавливаясь и заявил:
– Точно по адресу. А в чем дело?
– Нормальное явление, что Кампус огорожен стеной, будто замок или Круг? Я вот считаю, это ненормальное явление, – пояснил Альдред, нагоняя командира.
Они поравнялись. Тогда Вальдес опять заговорил:
– Их неспроста ж возвели. Недавно это было…
– В чем причина, собственно? – не понимал Флэй.
– Я тоже задавался этим вопросом, когда пришел к ним в первый раз, – бросил им Драго. – Нас там профессор один сопровождал. Он объяснил так: лет, может, сорок-пятьдесят назад Кампус оказался своего рода рассадником наркомании. Планариум, дурман, прочая прилипчивая, смертельная дрянь.
– Серьезно? – переспросил капрал, подхваченный волной отвращения.
Его мутило от малейшего упоминания психотропных веществ. И неспроста.
Новициям в учебке долго и упорно втолковывали, к чему приводят пагубные пристрастия. Сомнительные предложения на черном рынке косвенно отбирали у зависимых всё, начиная от монет и заканчивая душой: они готовы были что угодно отдать ради лишнего раза уйти в забытие.
Учащихся держали в ежовых рукавицах неспроста: в них видели будущее Священной Инквизиции, её свет. Вот и проводили планомерные агитации за здоровый образ жизни. Альдред и с первого раза понял, но все равно пришлось тухнуть на лекциях.
Преподаватели не стеснялись даже им таскать заспиртованные органы, части тел. Наглядно пытались показать последствия пагубных зависимостей.
Лично Флэю не такими уж и страшными показались позеленевшие легкие в микротрещинах и ссохшиеся, губчатые мозги. Примерно так воздействовал на людей дурман, превращая их в слабоумных, больных душой и телом.
То ли дело обрубки рук и ног, пораженных некрозом. Черные, в язвах и струпьях, аж кожа крошилась, будто плоть обуглилась. И в этом была заслуга планариума – сизого порошка. Еще одно опасное растение, чьи семена попали в Аштум из Серости.
У Альдреда желудок оказался сравнительно крепкий. Зрелище выдержал мужественно. А вот одного из студентов на потоке стошнило прямо под парту. Словом, профессора умели убеждать.
Сестра Кайя – и та посчитала своим долгом предупредить воспитанника:
«Запомни, юный новиций. Те, кто дурман курят и нюхают планариум, – больные люди. Грязь, мразь и последнее дело».
– Как раз в ту пору Мировая Эйфория дошла до Илантии, – продолжал Драго. – Студенты тогда посвободнее себя чувствовали. Всячески просвещались культурно. Театры посещали. Актеры, в свою очередь, плотно сидели на всякой пакости, вот и приобщили золотую молодежь Города. Учащиеся нюхали и курили прямо в Кампусе, откидывали копыта что в общежитиях, что в аудиториях. Страшно это. Целая эпидемия.
– Да, я слышал об этом, – ответил Альдред.
– А как вообще профессура могла такое допустить? – насупилась Ингрид.
– Ну,