канцеляры самого настоящего смутьяна. Альдред Флэй неоднократно нарушил Кодекс – что хуже, идя вразрез с буквой церковного закона. Оправдать его было нечем. Соответственно, со сдавшего персекутора спрос был никакой.
Привести приговор в исполнение – и дело с концом.
Не он первый. Не он последний.
– Я сейчас расплачусь! – передразнил его кто-то из туннельных крыс.
Две другие поддержали жалкую попытку в юмор вымученным смехом. Просто тем самым подрывали моральное состояние Флэя.
Они не понимали: это его посмертное откровение.
– Мне смешно от одной только мысли, что я, видите ли, предал Священную Инквизицию. Кого я предал, Буассар?
Жермен считал, Альдред в первую очередь предал именно себя. Но говорить ничего не стал. Мальчишка и сам должен был это понимать.
Увы, тот лишь бесновался по-прежнему. Его понесло дальше, чем Верховный мог себе вообразить. Изрядно удивленный, калека даже приподнял брови.
– Я предал Инквизицию? Инквизицию, которая стережет монстра, ей же взращенного? Воинство Света с Тьмой, где ненавидят истинных верующих и греют форменных душегубов вроде Рауша? Гнилую кодлу Верховных, коррумпированное начальство, которое не считает жизни людей, а только монеты? Рядом с такой падалью осознанно остались бы только последние шлюхи!
Лизоблюды, стоявшие за спиной начальника, правильно поняли: речь шла о них.
– Церковь, что на вере честного народа зашибает золото и скупает земли, как не в себя? Если Папу – кого из трёх? Они уже договорились, кто настоящий, или пока тишина? Может, священников с припасенными индульгенциями от всех смертных грехов? Противоположности, которые ввергли весь Запад в никчемную религиозную кабалу? Равновесный Мир, который замкнулся сам в себе и сломался?
Монолог замыкал риторический вопрос:
– Кого, Буассар?
Ответа так и не последовало. Альдред Флэй много чего наговорить успел. Местами его мысли даже совпадали с размышлениями, посещавшими голову отца Жермена. Перед ним наивный мальчишка. Но не глупый, нет.
Более того, он опасен – правда, для себя в первую очередь. В силу молодости, окружения из идеалистов у ренегата сложилось неверное впечатление о своей службе, Церкви, Равновесном Мире вообще. Альдреду было бы в пору принять серые оттенки действительности, а не пытаться с ними бороться или отбирать средства обманом.
Так в свое время поступил Жермен Буассар. Дьюла Петефи. Радован Модрич. И были блаженны кроткие, войдя в уже проторенную колею.
Целее был бы Альдред, не идя против шерсти.
Но юнец выбор свой сделал. За него и поплатится.
– Это не я предал Инквизицию. Это Инквизиция предала меня. Вы предали её. Предали меня и таких, как я. А отплатить вероломной скотине той же монетой лично мне не зазорно. Я поступил так, как посчитал нужным. Мне не о чем сожалеть.
И действительно, Альдреду стало легче. Он сказал ровно то, что думает. Своему заклятому врагу, впервые с тех самых пор, как поступил