поднялись Вронски с Эрколи. Следом за ними – уже Азема, притаившись во тьме. Она не доверяла ни Верховному, ни этим двоим. Готова была загубить всех, если ситуация обяжет. Интуиция не подвела её. В ту ночь уснула последней. На то имелись весомые причины…
– Якуб, я знаю тебя достаточно хорошо. Так что помяни моё слово: сейчас не время для поспешных выводов. Пока мы здесь, в Городе, мы в западне. Отсюда своим ходом не выбраться, понимаешь ты это или нет. Многие пытались. Инквизиторы – тоже. Где теперь все эти люди? Скольким удалось пересечь горы?..
– Да хоть единицам! Насрано мне. Вера верой, а нас из раза в раз толкают на убой. Как свиней! Умберто, чти Свет и Тьму, сколько душе угодно, и может, воздастся тебе. Но заруби себе на носу вот, что: нашими жизнями распоряжаются самые обычные люди. Верховные, помазанники Противоположностей на земле, епископы – плевать. Это всё ещё люди. Себе подобных – таких, как мы – они не жалеют. Лучшее, что мы можем сделать – съебать, пока при памяти. Как можно скорее, братуха!
– Ничему тебя жизнь не учит, я вижу. Ты готов предать Инквизицию, предать Церковь, местного феодала – кого угодно, лишь бы остаться верным себе. Рискнуть собой же, но попытаться выбраться. Но Якуб, жизнь сохранить впредь можно только рядом с людьми. Бок о бок. А не в одиночку…
– Ха! Сказочник! Где твоя Инквизиция теперь? А Церковь? По-твоему, Герцог, етить его в рот, не накрутит из нас пушечное мясо? Все столпы общества рухнули. Рухнули прямо на наших глазах, Умберто. И ты говоришь мне держаться за то, что уже сдохло или почти сдохло? Чтоб отдать Свету с Тьмой душу под завалами этого провального недообщества? Не дождёшься! Если бы Свет и Тьма хотели нам спасения, они бы давно вмешались в это светопреставление. И где? Может, их не существует и никогда не существовало…
– Как ты смеешь хулить Противоположности?!
– Я не намерен оскорблять твои чувства. Верь хоть в сулактинских шлюх с шестью руками, плевать мне. Ты в глаза долбишься и не видишь очевидного: только человек теперь – хозяин своей судьбы. Не Противоположности, не вчерашние господа, не Церковь и не галимое общество с его дырявыми законами. Если хочешь жить, придётся попотеть, покрутиться!
– Такой ценой?..
– Все эти люди, что уже откинули копыта и дуба дадут позже, – никто! Ни для меня, ни для тебя. Пусть сами беды свои расхлебывают. А я отчаливаю. Нахуй индульгенцию, нахуй деньги, всё это блядство инквизиторское. Я жив и умирать не собираюсь. Тем более, не за хуй собачий! И раз ты мой друг, я предлагаю тебе присоединиться. Один раз. Или суетись, как хошь. Но не смей меня останавливать!..
Эрколи не сразу дал ответ. Быть может, сама Жаклин ждала его куда больше, чем Якуб Вронски. Наконец, Умберто вздохнул тяжело и пробормотал:
– Останавливать? Останавливать тебя? О, нет… Инквизиция пала как раз потому, что таких, как ты, брат мой, куда больше, чем таких, как я. Наш долг по ликвидации Круга и Культа Скорпиона исполнен. Впредь мы боремся невесть, с чем. Скорее уж, с ветряными мельницами. Здесь воинам Церкви делать более нечего.