на Эрика произвёл потёртый, в паути‑
не заломов и ветвистых царапинах, гестаповский плащ. Он угро‑
жающе висел на покосившемся манекене и казался безразмерным.
5
Сергей Миронов
Гальперин подвёл Эрика к прилавку с открытками. Тема ста‑
рого города, прекрасно знакомая Борису Францевичу, воодуше‑
вила аморфного студента на личностный подвиг, и он сделал
первое приобретение. Две открытки с видами Монетной площа‑
ди и Южного вокзала, адресованные неким Фрицем Рихтером
родителям в Мюнстер, Эрик купил по дешёвке у Гальперина.
Нумизмат и филокартист возрадовался:
– Запомни мои слова: сначала две открытки, потом пять —
и поехало! Через полгода не остановишься. Этот процесс затяги‑
вает и вдохновляет. Я начинал с одного экземпляра – обожжён‑
ная рождественская карточка.
Однако пророчество Гальперина не сбылось. Эрик познакомил
приятеля с отцом, увлечённым историей немецкого оружия, обо‑
шёл лавки старьёвщиков, покопался в вязкой землице интернет‑
ресурсов и притормозил покупки на двадцать третьей открытке.
Собирательство, может, и было полезным занятием, но на фоне
гендерного одиночества грозило умственным помешательством, к которому постепенно приближался Гальперин. Эрик сбавил
темп и выцеживал по открытке в месяц, складывая фотографи‑
ческие слепки с архитектурных шедевров ганзейского города
в семейный альбом. Гальперин же воевал с приятелем, желая
вывести на следующий виток коллекционирования – нумизма‑
тику. Эрик не поддался.
К ак‑то Борис Францевич сказал сыну:
– Ты бы попробовал перевести хоть один текст с открытки. —
Отец чувствовал: увлечение Эрика затухает. – Интересно, навер‑
ное, знать, что писали жители нашего города на большую родину.
Да и поупражняться в немецком тебе не помешает. Впереди эк‑
замен по языку.
После занятий Эрик погрузился в текст Фрица Рихтера, кото‑
рый, как выяснилось из его витиеватого малопонятного почерка, учился в Кёнигсбергской академии художеств и делился с сестрой
6
Эрик и Эльза
и родителями скромными успехами в учёбе, подчёркивая, что
с особым рвением постигает анатомию человека, ибо в этом во‑
просе пока отстаёт от асов натуралистического рисунка.
На большее Эрика не хватило. Послания других кёнигсбержцев, за исключением приветственной и заключительной частей, он
переводить не стал. Даже по мягкому требованию отца копошить‑
ся в эпистолярном мире исчезнувших людей, их радостях и бедах, Эрик не посмел. Его волновало другое – личная жизнь. К треть‑
ему курсу дальше призрачных успехов в амурных делах он не про‑
двинулся.
«К акой‑то пассивный, потухший сынок у нас вымахал, – распе‑
кал