профессора, о котором в Европе не все и знали. Но никакая старательность, никакая скрупулезность в изучении чужих трудов все одно не могли дать ответа на главный из вопросов. Ибо его в них и не было. Здесь требовалось что-то другое, пришедшее из иного мира…
«Углерод как-то связывает вокруг себя другие атомы углерода, водород, а также кислород, азот, иногда – серу, но как?!» – раздумывал Александр Михайлович вслед за заморскими учеными.
Европейская наука, подобно корове, щипала траву фактов, накапливая их все больше и больше. 100 опытов, 1000, 10000. По мнению одного английского умника с гастрономической фамилией Бекон, они должны были сложиться в гипотезы, а те, в свою очередь – в стройную, красивую, большую теорию. Его последователи развивали эту мысль, прибавляя к ней законы древнегреческой логики и Аристотелевой диалектики. Но ничего не выходило, и новые формулы, имевшие уже умопомрачительные цифры, никак не приближали науку к искомому, всеохватывающему. Потому вскоре начались разговоры о кризисе органической химии, и все меньше немецких и французских (а тем более – английских) отцов советовали сыновьям связывать с ней свою жизнь.
Александр Михайлович пил чай в своем кабинете и смотрел на широкую волжскую степь, которая была прекрасно видна в его широченное окошко – он специально купил домик на самой окраине Казани. Его работой был синтез новых веществ, а в этих краях в далеком прошлом произошел великий синтез двух начал, давших рождение новой Руси. Те начала были хорошо известны – степное, стремящееся к поиску на просторах земной глади и лесное, рвущееся своим поиском в вышину, к Небесам. Сложившись, эти два пути образовали крест, который, наверное – главный символ Земли русской…
Чуть в стороне от дома стояла церковь, и ее кресты блестели в лучах заходящего Солнца. «Христа распяли на кресте… И душа каждого человека связана с Господом… В короткое время земной жизни душа несет свое тело все равно, что крест!» – неожиданно подумал профессор.
Вместе с последним отблеском заходившего солнца его голову… Нет, не голову, скорее – сердце, пронзила великолепная догадка. Где-то в самой основе жизни тоже должен быть крошечный крестик, вернее – она должна из таких крестиков состоять! Он – ее сердцевина, которая окружена множеством свойств, как самая маленькая матрешечка окружена матрешками большими (профессор очень любил эту интересную русскую игрушку).
Бутлеров протянул руку в стол и извлек свои бумаги. Взялся за перо. Принялся выводить колонки цифр, которые были теперь не господами, как у ученых мужей из закатных стран, но слугами. Ведь Александр Михайлович знал, что ищет. Он искал присутствие Бога в органической материи. То есть той материи, которая могла сделаться домиком для души.
Приборов, позволяющих видеть химические связи, в те давние годы быть не могло. Работа шла вслепую, через одни только расчеты, которые косвенно подтверждались опытами. Никогда еще так не бурлило, кипело, клокотало в лаборатории Бутлерова,