справедливости в нём наличествовало неизменно. Для учёного, а тем более, для крупного, справедливость – она как крайняя нужда. Без неё невозможно создать ни теориишки, ни законишка.
Нестор покачивал головой, точнее, слегка покручивал её, словно пытался вытянуть шею из воротника безразмерной рубахи, и отошёл туда, куда указывал хозяин помещения. Право гостя на еду он тоже неукоснительно защищал при любых обстоятельствах и в любом расположении духа, независимо от того, идёт время суток своим путём или в обличье тьмы окутывает оно некие сооружения. А уж настроение хозяина, пусть не слишком для него приятное, вовсе не учитывается.
***
Роза Давидовна, обеспокоенная активной утечкой лучших мозгов института, прособирала по соседним комнатам ещё горстку людей учёных, обычно отсиживающихся в уединении или в компании, покуда начальство не заставляет их идти на обсуждение чужих работ или присутствовать по случаю приезда какого-нибудь светила из Первопрестольной. Она ревностно исполняла должность учёного секретаря. Те дальше дверей не углубились и, стоя у стены, разглядывали потолок.
– Вы же пропустили самое интересное, – сказала она, – сидите по углам, не ведаете, что в мире происходит.
– Вань, – обратилась она к обладателю нестандартного ума, пока не поддавшемуся утечке за пределы замечательного института, – Вань, ты продолжай. А они пусть себе ничего не знают, они так, для кворума. Для меня продолжай. И для Ленки тоже. Ведь интересно. Правда? – она с настойчивостью обратилась к Леночке.
– Правда, – был скудный ответ.
Леночка пыталась складывать в уме собственное впечатление от рассказа Ивана.
– Что же самого занимательного соделывается в нашем бесконечном мире? – спросила она у него.
Тот повторяться не стал. Более того, он решил высказать прямо-таки нечто щемящее, вместе с тем невероятно парадоксальное.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ ИВАНА
– А интересно то, – сказал он, – что и наша чудесная человеческая ёмкость, предназначенная для насыщения не менее чудесным содержанием под названием жизненность, она, оказывается, нашпигована массой и всецело блокирована временем. Время отделило нас от света жизненности. А начинка лишь отягощает наши ощущения. Но осаду войском времени мы представляем исключительно узким конвоем в виде линии, устремляющейся в одном направлении. В каком? Наверное, на отрезке от утраты жизненности к надежде обрести её вновь. Мы течением личной судьбы остро ощущаем ту линию, даже не пытаемся прорвать тот конвой, дабы увидеть истинный свет. Но ведь она, линия времени для каждого из нас – нечто, не имеющее толщины – фитюлечка. Нам так страшно с ней сталкиваться. Необычайно страшно. Да, в нашем представлении там – её коса. Коса конвоира. Острейшая коса. Что может быть острее вещи, не имеющей толщины? Для нас время действительно предстаёт смертельным войском, это мы давно поняли, его абсолютно тонкого орудия нам не преодолеть, его черты не переступить. Толщина полностью отсутствует,