будет за более многочисленной нацией. Главное, вовремя подкинуть националистические лозунги. В 1911 году революция произошла, но автоматически отвалилась Внешняя Монголия, так как она к Китаю никаким боком не относилась, и была вассалом оседлых монголов, в лице династии Цинь. На Тибете – та же самая ситуация. Там ханьцев не было, тюрки да монголы, «тибетцы», как их называли в Китае. Плюс хуейцзу в бывшем Джунгарском ханстве. Они и вовсе мусульмане. Возник конфликт интересов между севером и югом страны, а кроме того, ее окраины засобирались в свободное плавание. Сразу Сунь Ятсену власть никто не передал, он побыл временным президентом Китайской республики, но власть получил командующий цинской армии и последний Премьер-министр Цинского правительства генерал Юань Шикай. И революция продолжилась!
Власти на местах, как таковой, не было. Охраной границы там никто не занимался, работала только «таможня», но на собственный карман. Несколько сложней было решить вопрос со «своими». Тут помогло то обстоятельство, что многие, особенно пожилые казаки, хорошо помнили его деда, полковника, дважды имевшего чин полевого казачьего генерала. Да и отца, который, правда, до чинов деда не дослужился, но только потому, что несколько лет, после ранения во время русско-японской войны, был ограниченно годен к службе, и не закончил Академию, поэтому выше войскового старшины подняться не смог. Упирая на то, что «времена и правительства приходят и уходят, а Россия – остается», плюс имея распоряжение командующего фронтом о выделении содержания для пограничной стражи, на большинстве участков, где отсутствовали подразделения, признающие бывшего войскового атамана Гамова, было восстановлено патрулирование и налажена «голубиная почта», единственное возможное средство связи.
Во время одного из посещений таможенного поста Синьань, на противоположном берегу Амура, где так же как у нас, подходила железнодорожная ветка, но наплавной мост давно не действовал, но существовал паром, вмещавший один двухосный вагон, при согласовании пропуска на нашу территорию груза, приобретенного в Китае чая, возникла ситуация, что разговорного запаса Ильи, достаточно хорошо знавшего маньчжурский диалект, не хватило. Начальник поста был новым, и разговаривал на ханьском наречии, хотя, судя по всему последующему, его просто попросили задержать Илью, чтобы успел подъехать и сойти с поезда франтоватый человек средних лет в белом костюме и с белой тростью. Шляпа на голове у него была тоже белая, пробковая. Он объяснил на русском, с достаточно отчетливым акцентом, что хочет увидеть «хань», такие документы были, и Илья тут же предъявил их. Китаец буркнул, типа, «Рюся кретино, облико морале», махнул рукой кому-то, чтобы подавали вагон на погрузку на паром.
– Спасибо, господин…
– Кристап Хугос, к вашим услугам!
– Еще раз спасибо, господин Хугос, здесь идет смена маньчжуров на ханей, не совсем понятно, что они говорят.
– Меня интересует один металл, желтенький такой.