стала уходить в свою жизнь и деликатно забывать у телефона пятьсот рублей.
Когда они заканчивались, отец звонил в панике:
– Я УМИРАЮ! Быстрее!
Меня поражало то, как отчаянно он хочет жить.
Все хотят жить. Жить так, как им хочется. Не оправдывать ничьих ожиданий. Просто жить, без оглядки на конфликт интересов. Если же вдруг твоя жизнь, летящая в пропасть, рикошетом задевает другие, то очень жаль, конечно, но это не мои проблемы. Каждый сам выбирает себе жизнь, но не смерть.
Я тоже боюсь умереть. Перестать быть. Я прочувствовала этот страх, когда родила ребенка. До рождения детей, пока живешь для себя, просто боишься не успеть. Не успеть понять, зачем ты здесь. Раньше мой страх был про то, что на мои похороны никто не придет. Спросят расстроенно: «Что, умерла Савельева? Ну, жалко» – и пойдут по своим делам. Варить свой суп. Гулять со своими детьми. Это важнее, чем похороны.
Я тщеславно стала подгружать в свою жизнь благотворительность. Делала добрые дела для других.
– Она такая молодец, все делает забесплатно.
На самом деле нет. Не бесплатно. В обмен на услугу. Если я умру, вы, ребят, должны, нет, просто обязаны будете расстроиться. Как минимум. Как максимум прийти на похороны. Вот такой страх, сублимированный в тщеславие.
С рождением детей я стала сильнее бояться умереть. Муж будет питаться всухомятку, сын промочит ноги и колготки наденет задом наперед, дочка вообще испытает стресс от резкого перехода с грудного вскармливания на искусственное…
Нет, думаю я в ужасе, мне нельзя умирать. Я нужна другим людям и не могу их подвести.
Почему боялся умереть мой отец, я не знаю. Как можно так отчаянно держаться за полиэтилен? А может, была другая ценность в его жизни? Например, я. Может, он меня сильно любил? И внука тоже… И своего сына, моего родного брата, очень любил. Ведь отец переселился в свой полиэтилен, когда мой брат пропал без вести. Он просто упал туда и не смог выбраться. Двадцать лет барахтался. Неужели время не лечит и двадцать лет недостаточно, чтобы взять себя в руки?
Наверное, любил. Но любовь – это давать человеку то, что нужно ему, а не то, что есть у тебя. Значит, любил, но себя. Когда ты болеешь, сложно любить кого-то, кроме себя.
Когда отец умер, я звонила его друзьям и знакомым. Приглашала на похороны. Они спрашивали расстроенно: «Что, умер Савельев? Ну, жалко». И шли по своим делам. Варить свой суп. Гулять со своими детьми. Это им важнее, чем похороны.
Я ловила себя на мысли о том, что вот он, мой сбывшийся страх.
Каково это?
Когда я пришла к сыну сказать, что умер дедушка, сын играл в песочнице. Ему было весело.
Я наблюдала за тем, как он строит куличи.
– Дась, посмотри на небо. Видишь, вон то облачко? – спросила я.
– Да, вижу.
– Теперь на этом облачке живет твой дедушка Саша, – сказала я.
– А как он туда забрался? – удивился сын и отложил лопатку.
– Очень просто. Он умер, – пояснила я.
Дася посмотрел на меня, и его глазки наполнились слезами.
– Умер –