и некоторые из них можно было ввести, имея при себе ладони и глаза Лазаренко.
Наконец он взломал последний, самый крепкий бастион памяти маленького японца и прочел древний обряд Человека-без-имени.
– Ну что ж, – усмехнулся он, – пока обойдемся и этим.
Единственное, о чем он жалел сейчас – о бесполезной смерти стражника, который мог принести ему целый год жизни. Впрочем, для этих целей подданных хватало. Да хоть взять того же Такамуру.
Нет, – отказался чародей от мысли немедленно принести японца в жертву, – не хватало еще заразиться от него безумием.
Рассудок Такамуры действительно не выдержал грубого вмешательства. Теперь Горн не был властен над ним. Какие грезы сейчас ворочались в голове бессмысленно улыбавшегося пришельца, не мог сказать никто – даже он сам. Но Горн не пожалел о содеянном. Он вообще не жалел ни о чем в прошлом. Все его мысли стремились только в будущее.
В глубокой задумчивости Горн вышел во двор замка. Внезапно его глаза широко раскрылись в изумлении. Солнце, за несколько дней преобразившее окружающий мир, внезапно померкло. С губ чародея с проклятием слетело имя:
– Тагор…
Старый мастер Дамир и Зохра привыкли встречать рассвет вместе. Нет, спали они в разных кельях, понимая, что время безвозвратно ушло. Но вот так стоять на стене Обители, купаясь в ласковых лучах восходившего светила… – кто им мог запретить? Сегодня они вышли даже раньше, словно предчувствуя что-то невиданное. И оно случилось!
Солнце, едва поднявшееся над горизонтом, вдруг потемнело. Кто-то, или что-то, словно откачивал энергию звезды. Материк опять погрузился в полутьму.
Зохра невольно вцепилась в рукав мастера Дао:
– Мне кажется, что это Свет подает нам знак.
Дамир недоверчиво покачал головой, но спорить не стал:
– Он может…
Столица Рагистана сильно опустела к концу зимы. Но главное – она выжила. Запасы продовольствия в сильном государстве позволили многим дождаться весны. Только шахиншах у них теперь был другой…
…Разъяренный Нусрат едва дождался стражников, присланных вслед первым преследователям Света. Увы – ни дерзкий незнакомец, ни капитан Фарад с остатками полусотни так и не были обнаружены.
Эту весть шахиншаху принес Журивой.
Они стояли посреди тронного зала – тучный, багроволицый от ярости Нусрат и тощий, весь в черном, начальник тайной стражи. На его лице, как всегда, были приклеены покорность и почтительность. Но загляни сейчас шахиншах в его глаза – он тотчас бы забыл об охотнике и капитане Фараде. Потому что в скрытых веками глазах Журивона полыхало пламя ярости. А вызывать ярость этого господина не рекомендовалось не кому – даже шахиншаху.
– Я обещал отправить тебя на Ристалище, – прошептал Нусрат, брызгая слюной в лицо начальника стражи.
Журивой открыл глаза, и шахиншах попытался