вокруг которой вращаются наши каждодневные дела и – не побоюсь произнести громко – помыслы: первое – потому что заставляет «прерываться» даже тогда, когда это «крайне нежелательно» (переносить, например, на «после обеда» совещание по экстренному вопросу) или – что являет собой случай противоположного (приятного, а точнее, избавительного) свойства – откладывать на те же самые после обеда всё то, что делать не хочется вовсе (рассматривать, например, жалобы сотрудников); второе, а именно помыслы (это слишком сильное слово, но, надеюсь, когда станет ясна моя мысль, оно не покажется здесь неуместным) «обед» притягивает как узаконенная – а это очень важно – пауза в делах, позволяющая «перевести дух» и тем самым набраться сил для преодоления «второй половины дня»: восьмичасовой рабочий день – штука, прямо скажем, тяжёлая и потому неизбежно требует этого – прежде всего психологического «глотка воздуха», во вторую очередь удачно сочетаемого с обедом в собственно пищевом значении слова. Обед, как известно, «святое дело», и в обычные дни (имею в виду – не тогда, когда я в отпуске, как сегодня, и сыт вообще одной только свободой) я стараюсь так же свято его «блюсти». Такая установка – кстати, признаваемая моими подчинёнными как одно из положительнейших начальнических свойств – нередко наталкивается на странный, но тем не менее повсеместно наблюдаемый факт, который входит составной частью в «синдром высокого руководства» (честь изобретения термина принадлежит мне) и заключается в том, что руководство обедает в среднем на два часа позже, чем рядовые сотрудники; таким образом, если я обедаю в двенадцать, то мой «шеф» – не раньше двух. Эта не существенная, казалось бы, сама по себе деталь однако влечёт за собой целый ряд последствий, делающих общение «верха» и «низа» малоприятным, а иногда и просто обременительным. Меня редко приглашают на заседания дирекции – только в том случае, если какой-либо из «моих» вопросов приобретает чрезмерную остроту, – поэтому я не очень обременяюсь тем, что дирекция работает не в нашем режиме, но что касается «шефа», то его личная склонность не признавать нашего обеда и вообще приспосабливать нас к своему режиму, – собирать, например, совещания за десять минут до конца работы – для меня (а я конечно работаю в режиме «низа») и для всех, на кого упадает, как говорится, начальственный перст, поистине стихийное бедствие. Несколько лет назад на предприятии провели референдум по вопросу длительности обеденных перерывов и начала рабочего дня. Теперь вместо тридцати минут обедаем час и потому начинаем раньше (к неудовольствие всех далеко живущих), зато на обед переносим добрую половину своих личных дел, сделать которые в другое время – после работы например – гораздо сложнее. Я уж не говорю о шахматистах – а шахматы в обед у нас повальное увлечение, своего рода локальная эпидемия, – при часовом перерыве они успевают разыгрывать свои блицтурниры,
