на дела, ушел из дома. Мать чувствовала, что в последнее время с сыном происходит что-то неладное, но спросить его об этом, зная его раздражительность, побоялась. На улице Колобов поймал такси и поехал на ночную дискотеку, по дороге разменяв в обменном пункте триста долларов.
Возле клуба стояли фешенебельные иномарки, сновал веселый, богатый народ, красивые девушки. В зале гремела музыка. Он купил себе коктейль и уселся за отдаленный столик. Вдруг подумалось: почти у всего этого яркого, дорогого, чего так много появилось вокруг, есть другая сторона – как правило, за всем этим стоят преступления, сплошное море преступлений, и он сегодня добавил в него свою часть.
«Все, что я задумал, сделано, – думал он, – деньги у меня, как говорится, на кармане. Почему не радуюсь? Потому что унизился перед этими скотами. Да плевать на них, я их больше никогда не увижу. Веру избили? У нас постоянно кого-нибудь бьют. Нечего было им самим светить свои намерения с хатой, целы были бы. Сами виноваты. Раскрыть все могут? Пусть попробуют. Доказательств нет, меня никто не видел». Но на сердце было тяжело.
В семь утра Николай возвращался домой. В эту июньскую ночь на Москву обрушился страшный ураган. Буря пронеслась с юго-востока на северо-запад со скоростью экспресса, сметая все на своем пути. С трехсот домов были сорваны крыши, поломано около пятидесяти тысяч деревьев. Такого Москва еще не знала[2].
Колобов смотрел на все эти страшные последствия из окна такси и не удивлялся. Наоборот, ему казалось, что так все и должно быть.
Николая «приняли» через два дня. Сопоставляя факты, Потапов понял, чьих это рук дело. Он обратился за помощью к своему родственнику, владельцу фармацевтической компании, зная, что у того тесные связи с одной из спецслужб.
Сделав обыск и конфисковав оставшиеся доллары, слуги закона привезли Николая в наручниках к себе в заведение. Там в уютном кабинете с двумя столами им занялся майор Тюрин, мастер своего дела, садист, очень богатый человек.
– Очкарик, сука, додик, а туда же, грабить, – сказал он, глядя на Колобова, – на колени, мразь!
Насмерть перепуганный, Николай повиновался. Здоровые сильные мужчины окружили его. Громадный рыжий в камуфляже ногой в тяжелом ботинке прижал его голову к холодному полу:
– Сейчас тебя, жижу, оприходуем.
– Да ему, педерасту, это в кайф! – Тюрин с размаху табуретом ударил Николая по копчику. – Где у нас швабра?
Дальше для Колобова творилось что-то настолько ужасное, неописуемо болезненное и гадкое, что он уже мало что осознавал, все слилось в один сплошной кошмар. Слабый, безвольный, он сразу во всем сознался, но били, измывались над ним еще долго. Завели уголовное дело. «Лет на восемь тебя закроем, наденут там на тебя короткую юбочку, потом казнят, подельников-то ты сдал», – пообещал ему Тюрин.
Затем занялись и «подельниками». Но Незнайку достать они уже не смогли. Вечером, в день ограбления, они со своим другом, неким Данилой, на радостях