телохранителей, которые имеют приказ применять оружие по собственному усмотрению, без специального приказа Бенкендорфа, а только если решат, что жизни его угрожает опасность. Такой порядок был заведен после третьего по счету покушения на сиятельного князя. Много недоброжелателей появилось у графа, когда он возглавил Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Государь был без Бенкендорфа как без рук и более всего боялся потерять своего верного помощника теперь, когда чувствовал шаткость своего трона. Свою незаменимость граф доказал во время подавления недавних холерных бунтов. Эпидемия очень удачно совпала с расцветом его влияния при дворе. Как однажды пошутил Бенкендорф: «Если бы этой холеры не было, то ее стоило бы придумать». Впрочем, насколько понимал Гуро, это была не вполне шутка.
Хозяин кабинета поднялся из кресла, чтобы встретить его рукопожатием и усадить в кресло. Можно было не сомневаться, что оно установлено таким образом, чтобы находящегося в нем человека было удобно держать под прицелом. Телохранители знали свою службу. Не знали они того, что через год или два их заменят другими, потому что они слышали и видели слишком много такого, что никогда не должно было стать достоянием гласности. Такое неведение, как и любое, облегчало им жизнь.
Мужчины столкнули свои взгляды, словно пытаясь прочитать мысли друг друга, хотя давно убедились в бесплодности таких затей. Считалось, что Бенкендорфу скоро сравняется полвека, и он выглядел примерно на этот возраст. Недавно он сбрил усы, оголив лицо, и оно приобрело ту значительность, которой мог желать любой видный государственный деятель. Щегольские бакенбарды отвлекали внимание от рваной проплешины на лбу графа. Стоячий воротник мундира заставлял его держать голову высоко, не позволяя обвисать щекам. Глаза его цвета балтийской воды выглядели очень проницательными. Во время допросов у Бенкендорфа слабые духом начинали оговаривать себя, потому что им мерещилось, что он и так все про них знает.
Слушая Гуро, он сидел за столом со спиной прямой, как спинка его кресла. Когда же доклад кончился, он позволил себе наклониться вперед, переплетя пальцы холеных рук с фиолетовыми, как у покойника, ногтями.
– Что вы собираетесь предпринять, Яков Петрович? – спросил он ровным тоном, не выражающим никаких эмоций.
Было видно, что у него уже есть готовое решение, и Гуру попытался его отгадать.
– Думаю надавить на фрейлину, – сказал он. – Сдается мне, она не по своему почину вскружила Гоголю голову.
– Наш неугомонный поэт имеет на нее влияние, – подтвердил Бенкендорф, сопровождая свои слова наклоном головы. – Его инициатива. И как вы намерены оказывать давление, сударь? Какие козыри используете?
– Припугну Россет потерей места при дворе, – решил Гуро. – Это должно сработать.
– Есть средство получше.
В очередной раз Гуро почувствовал себя мальчишкой, строящим планы в присутствии взрослого. Как ни стыдно признать, Бенкендорф намного превосходил его опытом, познаниями, умом и