мне цветы. Он помог мне научиться пользоваться моей магической силой. Он защищал меня перед Кровопускательницей.
Он никогда не терял веры в меня.
Не говоря уже об очевидном – он очень хорош собой.
Да, тут определенно есть нечто. И этот парень, этот великолепный парень никогда не был любим, и никто никогда его не выбирал.
Разве мой долг перед ним – перед нами обоими – не состоит в том, чтобы хотя бы попытаться сделать так, чтобы между нами все наладилось? Может быть, так оно и будет, а может, нет. Но он важен для меня. Он очень важен для меня, и, возможно, мне нужно понять, что к чему, до того, как я начну заниматься чем-то еще.
Возможно, Джексон был прав, и мне просто нужно верить, что магия знает, что делает.
Я прочищаю горло, сглатываю, убираю за ухо упавшую прядь и тереблю одеяло. Мне нельзя становиться уязвимой и попадать в такие ситуации, в которых меня могло бы разорвать на куски.
Поэтому вместо того, чтобы просто высказать то, что не выходит у меня из головы, я начинаю немного медленнее, немного осторожнее.
– А что, если… – Я делаю выдох и с трудом выдавливаю слова из своего сдавленного горла: – Что, если мы не станем заниматься поисками этой самой Короны?
Брови Хадсона идут вверх.
– Тебе не хочется получить Корону?
– Я хочу освободить Неубиваемого Зверя. Я обещала ему, что мы сделаем это, и мы должны выполнить это обещание. Но… возможно, после того как это будет сделано, Корона будет нам уже не нужна?
Секунду мне кажется, что Хадсон перестал дышать. Его зрачки так расширились, что его глаза кажутся почти черными, от радужек остались только тоненькие голубые ободки. Но затем он прочищает горло и спрашивает:
– Ты хочешь именно этого?
– Думаю, да. – Я сглатываю. – А ты сам?
Он чуть заметно улыбается, и я впервые замечаю крошечную ямочку на его левой щеке. Благодаря ей он кажется более уязвимым, менее закрытым, и я погрешила бы против истины, скажи я, что у меня не затрепетало сердце при мысли, что я вижу то, чего не может увидеть никто другой.
И это еще до того, как он говорит:
– О да.
Затем подается вперед, и теперь уже определенно не за ноутбуком. Он смотрит мне в глаза, его губы чуть приоткрыты, и он медленно, медленно, медленно…
Мое сердце так стучит в груди, что я уверена – он может слышать его. Когда Джексон поцеловал меня в первый раз, я так этого желала. Но теперь, когда я представляю себе, как губы Хадсона прикоснутся к моим, мне кажется, что это, быть может, будет почти что слишком.
– Э-э-э, я могу задать вопрос?
Хадсон замирает всего в нескольких дюймах от моих губ, ласково глядя в мои глаза.
– Все что угодно.
Я сглатываю. В его ответе звучит такое доверие, что мне хочется податься вперед и поцеловать его самой. Но какая-то часть меня знает – с ним это будет чем-то куда большим, чем поцелуй. Куда большим, чем физический контакт. И, вероятно, большим, чем то, к чему готовы он и я. Поэтому я делаю глубокий вдох – и