Ты… – он поискал слово, – жалкий жэнсина! Жалеешь людей. Ныкто ныкаво нэ жалеет, а ты жалеешь!
– Нет, правда, – пробормотала Тонечка. – Нужно починить.
– Нужно чиныть, неси, буду чиныть! А нэ нужно, не нэси, дочка!
– Я помочь вам хотела.
– Вай мэ, так памаги! Разве тэпэрь и памагать стыдно, э?..
Тонечка торопливо полезла в кошелек, достала три бумажки и протянула.
– Много, – сказал сапожник. – Нэ вазьму столько.
– А вы мне расскажите, – попросила Тонечка.
Сапожник засмеялся и заперхал:
– Чэво рассказать, дочка? Сказку?
– Вы давно здесь работаете?
Сапожник задрал вверх сивую башку и начал загибать пальцы на одной руке. Губы у него шевелились. Он сосчитал все пальцы, переложил папиросу и принялся считать на другой руке. Досчитал до конца, опять переложил и двинулся дальше. Тонечка смотрела на него во все глаза.
– Пятнасать, – заключил наконец сапожник. – В Спитаке после землетрясения вэсь сэмья погиб, я остался, сын остался. Сын вырос, нэ смог там, в Расию уехал, я за ним уехал. А здесь умер сын. Я остался. Здэсь живу. Сапаги чыню.
– Здесь – это где? – зачем-то спросила Тонечка.
– А вот дварэц мой! – Сапожник показал рукой куда-то за спину, в будку. – Тут и жыву.
Тонечка заглянула внутрь через его плечо. Ей показалось, что будка настолько крошечная, что в ней можно только сидеть или стоять, лежать уж точно нельзя!
– Нэ пэрэжывай, дочка, я прывык давно! Кагда чэлавэк адын, что ему нада? Ничево ему не нада!..
– Вы, должно быть, всех здешних жителей знаете?
– Всэх нэ знаю, а много знаю. А мэня все знают!
– Я на Заречной улице живу, – сказала Тонечка. – По соседству с Лидией Ивановной Решетниковой. Она к вам не приходила обувь чинить?
– Прыхадила, – сказал сапожник. – Она одын панимал, какой я есть мастер! В Спитаке первый был, туфли тачал, как из сэрэбра лил!.. Мой дом на улыцэ самый багатый был, красывый! Мама айлазан готовыт, на празнык хаш варыт, э-эх!.. Вся улыца радуется! Ныкаво нэ асталась, нычево.
– Лидия Ивановна у вас обувь чинила, да?
Сапожник покивал.
– У нэй сапаги и туфэлка хароший, настаящий. Хароший сапожнык шыл, мастер шыл. Сносу нэт!
– У нее была дорогая обувь? – живо спросила Тонечка.
– Э, дочка, такая обувь тэпэрь нэту, как у нее был! Стэжок к стэжку, хвоздык к хвоздыку! Отлычная работа, как будто я сам шыл! – И дядя Арсен поднял вверх желтый заскорузлый палец. – Хде такой туфэль брал, спрашиваю. А она смеется, гаварит, Арсэн, мне туфэль в Москва на заказ дэлали, я что папала ныкагда нэ насила! У ГУМе, гаварыт, шыл сапожнык, тоже армянин, Давид звали!
– В ГУМе? – усомнилась Тонечка. – Шили обувь?
– Клянус здаровьем!
– Это когда было? Сто лет назад?
– Зачэм сто? – обиделся дядя Арсен. – Сорок!
– Сорок лет назад Лидии Ивановне шили туфли?! И она их до последнего времени носила?!
– Э, дочка, хароший туфэль или сапаги за сто лэт не сносыт! А у нэй, вах, как многа туфэль!