(три вводных предложения, наполненные гордостью).
Смотрительница спросила ее:
– Вы из Москвы?
– Да.
– Все поня-а-атно… (Она неприкрыто перешла из любезного регистра в брезгливо-вглядывающийся.) – Столи-и-ичная.
«Вот что тебе понятно? Что?» – спросила она саму себя, быстро переходя со смотрительницей на панибратское «ты».
Она достает телефон, проверяет уведомления.
Смотрительница. У нас фотосъемка платная.
Она. Сколько?
Смотрительница. Сто писят.
Она представила сто писят (это представляется мгновенно) и, конечно, засмеялась. Смотрительница нервно дернулась, поправив заградительную веревочку.
Она. Оплата также по коду?
Смотрительница. Нет, переводом…
Взгляд смотрительницы говорил одно: все понятно, все понятно…
Наверное, в этом музее было много любопытного, но взгляд отказывался фиксироваться на чем-то. Как и прежде, притягивала занавеска (уже с другого ракурса, изнутри дома она казалась банальной и без капли поэзии, этим она ее зацепила даже больше, и фортепиано с коваными подсвечниками стояло рядом).
Заплатив за съемку, она решила фотографировать только себя, в разных ракурсах, с разных сторон, вырывая из контекста своей внешности то одно, то другое: уши, которые она всегда прятала за каре; нос, который растет, как выяснилось, всю жизнь, и она этот рост замечает; высокий лоб (двадцать лет назад она пробовала его выбривать, приподнимая лоб еще выше, ей казалось, что это модно, сейчас лоб как лоб, обычный высокий лоб); родинка на шее (она не боялась родинок); грудь, в которой ее тоже все всегда устраивало. Какие-то фото смазывались, и этим ей нравились еще больше. Так фиксируется ее распад, ее медленное, но верное размазывание по плоскости жизни. Смотрительница, которая давно «все поняла», теперь смотрела на нее с интересом, понимая, что только ей она может предложить взглянуть на сувенирную продукцию. «Она – наш клиент», – думала смотрительница, глядя на эту адептку селфи.
Сквозь зеркальную витрину на нее посмотрел фарфоровый клоун. Он держал руку у рта, глаза были чуть вытаращены, в вытянутой руке болтался горшок.
Она. Его тошнит?
Смотрительница: Почему это тошнит? («Все понятно» – в новой интонационной внутренней модификации.) Он зевает… и держит в руке ночной горшок…
Она. Горшок полный?
Смотрительница. Все понятно… вот еще у нас есть магнитики и календарики…
Она. Я возьму клоуна с ночным горшком…
Смотрительница (через паузу). Он же вам не понравился?
Она. С чего вы взяли?
Смотрительница. Четыреста писят.
Четыреста писят – это вам не сто писят. Имеет ли количество значение? Переходит ли оно в качество?
Она перевела деньги за клоуна, смотрительница старательно упаковала его в крафт и даже прониклась каким-то добродушным сожалением к покупательнице.
Каких только не носит