Такой великолепный в своем сдержанном классическом сером костюме и лазурном галстуке, очень подходящем к его прекрасным глазам… Она ни разу не споткнулась, но его пристальный взгляд заставил ее почувствовать себя немного неуверенно. Это был тот застывший, слегка хищный взгляд, который бывает у мужчин, которые хотят тебя.
– Надеюсь, я одета подобающим образом, – сказала Кэтрин.
– Вы что, шутите? Да на вас это платье выглядит как настоящее произведение искусства!
– Надеюсь, вы не против…
– С чего бы это вдруг?
Кэтрин решила не вдаваться в подробности. Либо Джек знал, что это платье его матери, либо нет. В любом случае это его вроде как нисколько не волновало. Когда они вышли, она убедилась, что входная дверь надежно заперта.
Ночь была ясной. Город сиял огнями. Ехали они в полном молчании, пока из динамиков звуковой системы «Теслы S1» не выплыл Майлз Дэвис[22]. Ни к чему чисто для приличия портить простую изысканность момента пустой болтовней, убеждала себя Кэтрин. Судя по всему, Джек чувствовал то же самое. Он лишь улыбнулся, когда заметил, что она смотрит на него. Его машина настолько легко, без всяких усилий, катила по Висконсин-авеню, что ей казалось, будто они парят над дорожным полотном. Но когда они свернули за Военно-морскую обсерваторию и стали приближаться к британскому посольству, в руках у нее стало нервно покалывать.
– Вы не говорили, что это будет здесь, – заметила она.
– А вы думали, в Лосиной ложе?[23]
Как только Джек подкатил к подъезду, машину немедленно окружили слуги. Кэтрин вздрогнула, когда ее дверца вдруг распахнулась сама собой и молодой человек в белой куртке с безупречными манерами и акцентом диктора Би-би-си протянул руку в перчатке, чтобы помочь ей выйти. При первой же возможности, когда это не выглядело жестом отчаяния, она схватила Джека за руку, вцепившись в нее как в спасательный круг, и попыталась вернуть себе хотя бы часть самообладания и уверенности, которыми обычно прикрывалась в подобных ситуа́циях.
Где-то в отдалении играл оркестр. Толпа так и сверкала от влиятельных персон, вращающихся в вашингтонских политических кругах, многих из которых Кэтрин сразу же узнала. С искусностью человека, прямо-таки рожденного для этого, Джек запросто ориентировался в этой толпе сильных мира сего, как должное принимая теплые благодарности и восхищенные взгляды. Похоже, все до единого знали, кто он такой, не нуждающийся в представлении, и жаждали зрительного контакта и признания. Даже к Кэтрин здесь отнеслись как к старой знакомой, когда он представил ее, – как будто она тоже по праву принадлежала к собравшемуся здесь избранному обществу. Вероятно, просто потому, что она с ним, призналась она себе, но все же испытала облегчение оттого, что если кто-то и помнил Кэтрин 1.0, то никак этого не показал, и была почти уверена, что не заметила никаких знакомых из тех времен, что предшествовали ее грехопадению. Она позволяла себе чувствовать себя комфортно,