встал и зашагал прочь от берега.
– Куда вы?
– Искать лопату. Эти люди на нашей ответственности. Нам надо их похоронить. А потом вернуться к работе. Мы отправим вниз новую подводную камеру, как только Алтанцэцэг оправится в достаточной мере, чтобы ею управлять.
Ха шла следом за Эвримом.
– Оправится?
– Такая координация обороной, как этой ночью, дорого ей обходится. Мы увидим ее не раньше полудня в лучшем случае. И я бы посоветовал вести себя с ней осторожно.
– Осторожно? Она убила этих людей!
– Убила? – Эврим на мгновение смешался. – Убила? Да. Это ее работа, и она нелегкая. Сегодня она будет плохо себя чувствовать. Помогите мне найти лопату.
Избегая действий, которые могут спровоцировать нападение акулы, мы признаем, что у акулы есть разум, способный распознавать наши знаки и реагировать на них. Нравится нам это или нет, но мы с ними общаемся. Если мы случайно подадим акуле сигналы, которые скажут ей, что мы – добыча (если в своем гидрокостюме мы окажемся слишком похожи на тюленя или создадим колебания воды, похожие на те, что производит раненая рыба), то можем спровоцировать нападение, несмотря на то, что обычно такая акула на людей не охотится. Это мы вынуждаем акулу неправильно истолковать сигналы окружающего мира и совершить ошибку – фатальную для нас.
То, как мы видим мир, – это важно, но также важно знать, какими видит нас мир.
НОЧЬЮ СРАБОТАЛ КЛАКСОН. Такого сигнала тревоги Эйко еще не слышал. Красный и синий свет лился по стенам барака, перечеркнутый решетчатыми окнами. Сигнал заставил его резко сесть, но он и до этого толком не спал: «Морской волк» сильно бросало. Гамаки команды раскачивались под потолком, сквозь который сочилась морская и дождевая вода.
Тралы подняли, цех быстрой заморозки закрыли, всех рабочих заперли за ржавыми решетками барака, в запахах рвоты и страданий. Даже самые выносливые желудки дергались и бурлили вместе с кораблем. Порой «Морской волк» ложился на волны почти боком.
– Она не рассчитана на такое волнение, – проговорил Сон из своего гамака рядом с Эйко. – Она переполнена уловом, и груз плохо распределен.
С того дня, как Сон защитил упавшего Эйко от недовольства Бьярта, они стали друзьями. Они подвесили свои гамаки рядом, в свободное время играли грязной колодой карт и обменивались историями.
Эта дружба отчасти стала результатом новой решимости Эйко избавиться от равнодушия. Было время, когда он держался особняком. Время, когда чья-то помощь не подвигла бы его на откровенность. Однако сейчас его решение быть неравнодушным приобрело почти религиозное рвение.
Конечно, он вовсе не чувствовал себя так на самом деле: пока нет. Он по-прежнему ощущал эту дистанцию, эту отстраненность. Однако он на ощупь шел к этому, к чему-то неподдельному. Чувству товарищества, или как там это называлось: он не мог подобрать нужного слова. Он заставлял себя контактировать, сопереживать, объединять себя с окружающими. Потому что люди имели значение. Обязаны были. Потому