такого. За что его оформлять? Он не вивисектор, не врач. Врача мы бы и сами оформили, вы нас, герр Бейтс, знаете. За милую душу! Мы бы докторишку на кусочки разорвали! Но этот человек – не врач, он хочет изучать допотопных чудищ, а это нам даже нравится. Это нам очень интересно. Вы, герр Бейтс, зря его били, вам не приказывали распускать руки. Лучше бы добрый Эминент послал нас.
– Ури, заткнись. Пошли Эминент тебя, мальчишка помер бы на месте – от страха. Не хотел я его бить, велика честь. Но он прихватил оружие. Как бы ты поступил? Д-дверь, возись теперь с ним!
Шевалье рискнул шевельнуть рукой. Боль взвихрилась, накрыла, вцепилась острыми когтями. Он закусил губу, чтобы не застонать. Сопротивление бесполезно. Решат «оформить» – «оформят». Или на кусочки разорвут – за милую душу... Ури странно разговаривает – маленький мальчик, которого обидели злые доктора. Стоп! Ури помянул чудищ – допотопных. Значит, эта парочка, англичанин и немец, не случайные разбойники-душегубы.
Тем допотопные чудища без надобности.
«Искали меня – Огюста Шевалье, друга покойного Галуа. Дуэль и самоубийство – французишки съедят на раз. Мы клистир обожаем...»
Рука послушалась – зашевелила пальцами. В отместку боль подступила к сердцу. Ударила кулаком. Огюст не выдержал, охнул.
– Ему плохо, герр Бейтс! Вы же слышите! Нам его очень жалко.
– И что я должен делать? Goddamit! Если хочешь, позови врача.
– Что вы за глупости говорите, герр Бейтс! Врач станет пилить его стальной пилкой. Врач отрежет руки, ноги, голову... Нет-нет, нам не нужен врач. Мы хотим оформить всех врачей в мире. Всех-всех! Но этот человек – не врач, он хороший, он чудищ изучает. Изучает, герр Бейтс, а не режет на части и сшивает ниткой!..
Усовестившись, боль отступила. Шевалье прикинул, не потянуть ли время. Нет, опасно. Вдруг кликнут лекаря – со стальной пилкой?
Он резко выдохнул – и открыл глаза.
В Нельской башне царил полумрак.
Грубый камень стен уходил в темноту, скопившуюся под потолком. Чернели ступени, уводя куда-то вверх. Поодаль стояли большие дощатые ящики. Все старое, сырое, пропитавшееся временем и влагой. Конечно, не Нельская – та давно снесена, – но башня: мощные стропила, доски перекрытия над головой.
И свет – ровный, тусклый. Откуда? Лампы он не заметил. Чудилось, будто светятся стены. Не гнилистым огнем, спутником свежих могил. Свет был теплый, мягкий, завораживающий.
Живой.
– Очухались? – прохрипели слева.
Кошмарный герр Бейтс скривил рожу, изрезанную морщинами. Цилиндр громила натянул на рыжие брови, мощные лапы скрестил на груди. Пистолет пристроился за поясом. Его, Огюста, пистолет – «Гастинн-Ренетт», дядино наследство.
– Очухались – вставайте!
Приглашение не обещало ничего доброго. Шевалье решил погодить. Лежачего не бьют. Итак, башня. Где есть башни в Париже? Бастилию, слава Республике, снесли...
– Ури!
Темное, большое надвинулось справа – великан из детских сказок. Сильный рывок вздернул Огюста на ноги. Он чуть не упал. Крепкие пальцы взялись за плечи, помогли устоять.
– Только вы не