над МИДовской высоткой
Такая солнечная высь,
Что хочется небесной рыбой
Доплыть до звездной глубины.
Лишь граф Толстой гранитноглыбый
Не внял влиянию весны.
Завидев хлеб, взлетают птицы
С его изваянной скалы.
Над пробужденною столицей
Летит победное «Курлы!»
Ах, этот хор многоголосый!
И по сей день звенит в ушах,
Когда забвенья пар белесый
Равняет всё на пыль и прах.
Забыта прежняя степенность,
И, словно грёза наяву,
В зенит стремится современность,
Оставив старую Москву,
Как люди оставляют детство,
А мы не в силах повзрослеть
И делим ветхое наследство
За домом дом, за клетью клеть.
Устало меряем шагами,
А если нужно – и ползком.
В салоне пахнет стариками
И лишь немного коньяком.
Оттепель
Фонарные ночи и ангелы на игле
Светлы и беспечны, хоть бесам не счесть числа.
Я – черная точка, я – оттепель в феврале,
Еще не тепло и даже не тень тепла.
До труб Иерихона парсеки полярных вьюг,
До скрипок Вивальди один оборот Земли.
Железные птицы гнездиться летят на юг,
Попутчик в маршрутке сказал мне, что он – Шарли…
А я – передышка, возможность ослабить шарф
И, в пьяном веселье сугроб разметав кругом,
Увидеть под снегом все тот же холодный шар,
Такой же, как прежде, и все же чуть-чуть другой.
И все же, и все же в февральской судьбе моей
Порою бывает недолгий павлиний миг,
И теплые руки, и лица родных людей,
И темное пиво, и строки любимых книг.
Такая безделица, малость, что просто смех!
Но этого хватит, чтоб снег отряхнуть с ключиц
И, крылья расправив, подняться свечою вверх,
Проспектами ветра, дорогами хищных птиц!
Все выше и выше пространство собой пронзив,
Как звезды порою пронзают небес покров,
И, взгляд преклоняя к земле, что лежит в грязи,
В болоте столетий увидеть ростки цветов,
Как зернышки рая в кромешном и злом аду,
Как проседи света в одной бесконечной мгле,
И я умолкаю, парю и спокойно жду.
Мы – черные точки, мы – оттепель в феврале!
Серебро
Все больнее дышать, все труднее подняться с утра,
Посмотрите в глаза, а иначе я вас не узнаю.
Нет ни чести, ни мудрости в тех, что танцуют по краю.
Только смелость безумцев, не знающих зла и добра.
Только жажда агоры в расширенных черных зрачках,
Чтоб любили до гроба, и ждали, и кланялись в пояс.
По-гусарски рисуясь вскочить в ускользающий поезд,
Чтоб с последним аккордом сорвать восхищенное «Ах!»
И писать как-то так, чтобы каждый услышал: «Внемли!»
Чтоб хотя бы на время оставил коктейли и суши,
И собой увлажнять