ее плеча и как можно более спокойно и доброжелательно сказала:
– А пойдемте вниз. Вы мне все расскажете, если захотите.
Женщина подняла голову, молча посмотрела на меня и резво вскочила на ноги, снова удивив меня крепкой физической формой.
Пройдя виадуком, мы спустились по лестнице на нужную платформу. Выбрав чистую скамью, уселись. Так и сидели, молчали, углубленные каждая в свои думы.
– Как вас зовут? – наконец первой спросила я и, раскрыв ведерко с черникой, предложила женщине угоститься ягодами.
Она равнодушно взяла ягодку и отправила ее в рот – всего одну! Представилась:
– Тоня.
– Тоня?! – ахнула я. – А полностью – Антонина?
– Да…
Я не смогла сдержать удивление. Это имя, которое так редко дают сейчас детям, было и у меня. Папа настоял, чтобы так назвали дочь, отдав дань памяти его матери, моей бабушке. Мама не стала перечить, но дома называла меня Анютой. То, что мы с этой опустившейся женщиной, потенциальной самоубийцей, оказались тезками, показалось мне недобрым предзнаменованием, хотя опасаться сейчас мне было нечего и некого. Я тоже назвалась:
– А меня зовут Анюта.
Тоня продолжала клевать чернику по ягодке, но по мере того, как она отходила от происшествия, аппетит ее возрастал. Сейчас она набирала уже маленькие горсточки, и ягоды окрашивали ее губы синевой.
Слово за словом она рассказала, что недавно окончила профессиональное училище, получила профессию домашней медсестры.
– То есть у вас медицинское образование? – уточнила я.
– Не совсем, – покачала головой Тоня. – Я имею право работать сиделкой, нянечкой, если силы есть. Но ведь я сама инвалид! Я пробовала сидеть со старухами, но с души воротит видеть вблизи старческую немощь.
Я постеснялась спрашивать, по какой проблеме со здоровьем ей назначили инвалидность, потому что внешних признаков увечья не заметила. «Может, она умственно отсталая?» – промелькнула мысль. Хотя вряд ли – тогда бы ее не приняли в училище, связанное со здравоохранением.
– Вас, наверно, муж поддерживает? – участливо проговорила я, закидывая удочку для выуживания из Тони информации. – Или дети уже на ноги встали, помогают?
– Я живу на пособие. А мужа и детей у меня нет, не было и не будет! – Тоня снова зарыдала – так же громко, как на мосту.
На нас стали оглядываться постепенно наполняющие платформу пассажиры. Я перевела разговор на себя, призналась, что и у меня нет мужа: он скончался вскоре после чернобыльской катастрофы, потому что был ликвидатором. Сказала также, что у меня есть дочь Ира семнадцати лет. Но год назад Ира уехала учиться в Америку по межшкольному обмену, и если у нее все сложится там, то увижу ее я нескоро.
– Дочь семнадцати лет?! – Тоня перестала плакать и посмотрела на меня, буквально вытаращив глаза. – Вы родили девочку школьницей?
Не скрою, мне было приятно, что она поразилась, что у меня такая взрослая дочь, хотя я родила ее в двадцать один