за заботу о себе не хотелось, так, что лучше всё сразу в одном желанье решил он приобрести.
Напротив него сидел его ключник Лазарь, по возрасту, как пень старый, но шустрый до жути. Говорливый был и хитрый, но служил барину исправно, хоть и подворовывал по-тихому у него. С Лазарем сидел рядом Фома, вёл на гармошке музыку тихую и мелодичную.
Анохин поковырял в своём носу мизинцем и выдал Лазарю мнение:
– Сомнения меня берут Лазарь, а как вдруг Анна своенравной окажется?
Лазарь говорил, как поп на распев:
– Нет, Егор Кузьмич, она смирная, набожная. Всё больше молчит, но девка она работящая. Вам такую и надобно хозяйку, чтобы за домом приглядывала, да меньше о нарядах думала. Возраст всё-таки у вас солидный, о наследнике подумать в самый раз.
– Да, что-то я время упустил, загулял. Теперь свататься, как-то не очень удобно. Староват я для этого дела,– грустно произнёс Анохин.
– Да вы ещё в соку Егор Кузьмич. Я ваше сомнение понимаю. Тревожно сейчас в дом к себе привести чужого человека. Народ нынче своевольный стал. Революция эта всех людей с панталыка сбила. Горлопаны из Питера и к нам добрались. Отобрали всё добро у людей, что век наживали,– усердствовал Лазарь.
Фома встрял в разговор с ухмылкой на веснушчатом лице:
– Но наши-то им тоже задницу надрали так, что Большевики теперь, ходят, оглядываются.
– Работать не хотят босяки. Сподручнее на чужой каравай рот раззявить, – подчеркнул Анохин.
Фома, как пёс чувствовал дых хозяина и заголосил частушку, сменив музыку:
– Коммуняки спать ложатся, меж собою баб кладут, чтоб стыдом не облажаться образами печку жгут. Бабы общие плодятся, дети общие растут. Революцией гордятся, что посеют, то пожнут.
Лазарь раздражённо осадил Фому:
– Хорош горло драть Фома.
Фома, посмеиваясь, сменил тему музыки на плавный перебор, а Анохин достал табакерку и взял пальцами толстыми щепотку табака нюхательного, пытался протолкнуть его себе в нос, при этом рассуждая:
– Метсиев молодец. Спрятался на своём хуторе в глухомани. Туда и дороги то никто не знает, так, накатали телегой тропинку и живут себе в стороне от всех.
Лазарь «пел» ему в тон:
– А, что ему? Хозяйство добротное. Корова, козы. Масло своё, молоко. В лесу вона картошку насадил и продаёт с сыновьями. Телегами возит на привоз. Жадён очень. Дочку выдаёт и то из-за выгоды.
Экипаж свернул в лес и по ухабистой тропинке, скрепя рессорами попрыгал к мечте Анохина.
1920 год. Лето
Метсиев Григорий Фадеевич был зажиточным мужиком и поэтому слыл для новой власти кулаком. Но, так, как он жил на хуторе в лесу, где и место называлось «Глухомань» и куда дорогу-то только охотники во время промысла знали, его никто не беспокоил.
Детей у него было трое: Никола двадцати пяти лет, Денис двадцати двух годов и дочь Анна, набожная и скромная девушка двадцати лет. Жена Метсиева покинула семью, уйдя в мир иной, как раз после того, как и родила ему девочку в дом.
Тащила Анна