пошли в атаку.
А с крыши дома № 24 уже валил черный дым, и яркое пламя шевелилось на кровле, дорываясь взлететь в небо.
Спустившись с чердака в тлеющей одежде, Кустов прилаживал к амбразуре окна миномет.
Фашисты пытались взять дом штурмом. Взрывом гранаты вышибло дверь. Ударом доски Кустова бросило на пол. Нашарив в дымном мраке автомат, прижав приклад к животу, он дал длинную очередь в пустую дверную нишу, и четыре вражеских солдата растянулись на пороге.
Тогда гитлеровцы выкатили пушку.
Савкин гордо сказал:
– До последней точки дошли! Сейчас их пушки шуметь будут.
Горшков добавил:
– Выходит, ребята, мы задание перевыполнили.
Кустов, глядя на свои раненые ноги, тихо произнес:
– Уходить даже неохота: до чего здорово получилось.
В грохоте взрывов тяжелые осколки битого кирпича вырывало из шатающейся стены…
Батальон ворвался в город и после короткой схватки занял его.
Командир батальона, выстроив бойцов перед развалинами разбитого дома, произносил речь в память трех павших гвардейцев.
В это время из подвального окна разбитого дома вылез человек в черной, дымящейся одежде, за ним другой, третьего они подняли и новели под руки. Став в строй, один из них сипло осведомился у соседа: «Что тут происходит?» И когда боец объяснил, Савкин сердито сказал: «Значит, хороните! Фашисты похоронить не смогли, а вы хороните…» – и хотел доложить командиру о выполнении задания.
Но Кустов остановил его: «После доложим. Интересно послушать все-таки, что тут о нас скажут такого».
Командир говорил пламенную речь, полную гордых и великолепных слов.
А три гвардейца стояли в последней шеренге крайними слева с вытянутыми по швам руками и не замечали, как по их утомленным, закопченным лицам катились слезы умиления и восторженной скорби.
Когда командир увидел их и стал упрекать за то, что не доложили о себе, три гвардейца никак не могли произнести слова, так они были взволнованы.
Махнув рукой, командир сказал:
– Ладно, ступайте в санбат. – И спросил: – Теперь, небось, загордитесь.
– Что вы, товарищ командир! – горячо заявил Горшков. – Ведь это же все по недоразумению сказано.
Константин Финн
Подвиг Петра Игнатьева
Красноармеец Петр Игнатьев был ранен в ногу, когда шел в разведку. Он упал.
Невдалеке от него полз Тимоша Корень. Игнатьев крикнул:
– Тимоша! Я ранен.
Но Тимоша не слышал. Игнатьев крикнул еще раз. Тимоша опять ничего не услыхал, хотя был теперь в каких-нибудь трех шагах от Игнатьева. Петр закричал что было мочи:
– Тимоша! Тимошка!
Но голос свой слышал только он сам: ни Тимоша Корень и никто другой слыхать его не могли, потому что уже минут двадцать Игнатьев в полубеспамятстве лежал на снегу. Ему только казалось, что он кричит. Пуля немецкого часового подстерегла его близ деревни, куда они вместе с Тимошей пошли в разведку, и Тимоша думал, что Игнатьев убит.
Петр