приветы с оказией передавать – почему сам не напишет?»
В ответ приезжий товарищ скажет:
«Вы, Ефросинья Сергеевна, за него не беспокойтесь. Василий жив, здоров, того и вам желает. Не пишет потому, что такие обстоятельства у него…»
«Какие такие обстоятельства, что нельзя даже письмецо родным написать?» – не унимается сестра.
Совсем, наверно, старенькая она стала!.. Года три назад, когда он видел ее в последний раз, она уж и тогда выглядела старухой. А какая была бойкая, живая! Заменила ему мать, когда та умерла родами.
Брат Александр, медлительный, скупой на слова, промолчит – что, мол, толку спрашивать чужого человека? Раз Василий не пишет, значит, так надо, видно, есть на то причина. И, только прощаясь с приезжим, он скажет: «Передайте Василию, что мы его всегда ждем. Пусть приезжает хоть этой осенью. Боровка как раз заколем, и вообще…»
Бесконечно далек был в эти минуты Василий в своих мыслях от Парижа, от бульвара Монпарнас!.. Он видел себя маленьким мальчуганом на русской печи, под овчиной, рядом с братишкой, в закопченной, покосившейся от времени отцовской хате, крытой соломой. Сестра Ефросинья хлопочет у печи, думая всегда только об одном: чем накормить троих мужиков? Отец-здоровяк ест за троих, они с братом тоже едоки не из последних – только давай! Земли у них нет, отец занимается извозным промыслом – ездит в Москву с грузом, домой возвращается молчаливый, злой – заработка не хватает на то, чтобы сытыми быть.
С шести лет Василий ходит в церковноприходскую школу – ходит только осенью и весной. Зимой не может: школа далеко, а валенок у него нет. Но это не мешает ему через три года закончить школу с отличием. Учитель говорит на прощанье: «Большие способности у тебя и память феноменальная!.. Постарайся дальше учиться – авось человеком станешь». Он не понял, что значит «феноменальная», но учиться очень хотел. Только ничего из этого не выходит. Отец сурово говорит: «Тоже мне, новый Ломоносов нашелся. Хотел бы я знать, на какие такие шиши ты учиться собрался? Читать, писать умеешь – ну и хватит…»
Василий начинает помогать отцу – ездит с ним в Москву, ходит за лошадьми, таскает тяжелые мешки. Ему до сих пор памятен кислый запах постоялых дворов, до сих пор видит во сне пьяных возчиков, а в ушах звенят их крики, брань…
Когда Василию стало невмоготу, он заявил отцу, что хочет поступить на завод.
«Мы хоть и плохо живем, – сказал отец, – зато мы свободные люди – нет над нами ни мастеров, ни надсмотрщиков. Я не против – хочешь надеть себе на шею ярмо, надевай, только прежде хорошенько подумай…»
Долго думать не пришлось – Василий узнал, что есть место ученика слесаря в механической мастерской в Москве. Платили мало – шесть рублей за двенадцать – четырнадцать часов работы. Но для него, никогда не державшего в руках денег, и шесть рублей были богатством.
К слесарному делу у Василия обнаружились большие способности, и в учениках он пробыл недолго. Через год хозяин положил ему четырнадцать рублей в месяц. Василий справил хромовые сапоги в гармошку, суконные брюки, пиджак,