новой депрессии, и в своей последней симфонии Чайковский уже прощался со своим земным странствием?
Конечно, творческие замыслы у него были. Антон Чехов посвятил Чайковскому сборник рассказов «Хмурые люди». Они дружески пообщались – и почти договорились вместе написать оперу. Чехову хотелось попробовать себя в роли либреттиста! Увы, двум «Ч» не удалось воплотить этот замысел.
Стакан воды
После премьеры симфонии, в ресторане Лейнера на Невском он за ужином попросил стакан холодной воды. Ему принесли некипяченую воду, а в городе ходила эпидемия холеры. Свой стакан Чайковский выпил до дна. Утром он скверно себя почувствовал, вызвал врача. Диагноз гласил: холера. Через четыре дня мучений Чайковский скончался в петербургской квартире своего брата и соавтора (он писал оперные либретто) Модеста, в доме № 13 на Малой Морской улице. Хоронил его весь Петербург, включая царскую семью.
Вереница слухов
Вскоре в богемных кругах стали множиться слухи о самоубийстве композитора – якобы из-за страха, что вскроется его тайная гомосексуальная жизнь. Слухи распространяли недруги Чайковского из музыкального мира. Ведь в свое время его единственный брак с Антониной Милюковой продержался только несколько недель… Но, как бы там ни было, гораздо достовернее официальная история смерти композитора. В 53 года он выглядел гораздо старше своих лет, здоровье его было хрупкое. Таких холера убивает в первую очередь. С одним она не способна справиться – с бессмертием музыки Чайковского. Столько мелодий не подарил нам ни один гений.
Музыка Чайковского сопровождает нас всюду. Он известен, как никто другой в музыкальном мире. И в то же время, и личность композитора, и тайный смысл его лучших произведений – это всегда тайна. Эта книга приоткрывает ее – из первых уст, потому что написали ее люди, знавшие и понимавшие композитора лучше других современников.
Евгений Тростин
Модест Чайковский. Из воспоминаний о брате
Одной из оригинальнейших и характернейших черт Петра Ильича Чайковского было иронически недоверчивое отношение к благородству своего происхождения. Он не упускал случая поглумиться над гербом и дворянской короной своей фамилии, считая их фантастическими, и с упорством, переходящим иногда в своеобразное фатовство, настаивал на плебействе рода Чайковских. Это не являлось только результатом его демократических убеждений и симпатий, но также – щепетильной добросовестности и отчасти гордости, бывших в основе его нравственной личности. Он не считал себя столбовым дворянином потому, что среди ближайших предков ни по мужской, ни по женской линии не знал ни одного боярина, ни одного вотчинного землевладельца, а в качестве крепостных собственников мог назвать только своего отца, обладавшего семьею повара в четыре души. Вполне удовлетворенный сознанием, что носит имя безукоризненно честной и уважаемой семьи, он успокоился на этом и, так как заверения некоторых его родственников о древности происхождения фамилии Чайковских никогда документально