Я ей уже позвонила, и она скоро тебя заберет, а пока что отведай свой праздничный тортик. С любовью, твоя мама!»
– Что за фигня… Мама, куда ты ушла?
Смотря на торт, он не смог удержаться от искушения и провел пальцем по поверхности, собрав немного крема, чтобы облизнуть.
– Да! Трюфельный! Спасибо, мама, но…– вновь опустив голову, он сел перечит
Запах вновь ворвался в его ноздри, подобно ядовитому облаку, и Рэй, разозлившись, направился на второй этаж. Он чувствовал, как аромат становится все сильнее, пронзающим его сознание. Пахло нечищеными зубами, так сильно, что ноздри начинали покалывать, как от острых игл. Распахнув дверь в свою комнату, он с визгом упал на пол, его сердце замерло. На петле висела мать.
Запах смерти буквально ударил в нос, когда он открыл дверь. Запах гнили и разложения, смешанный с отвратительным вонью рвоты и дерьма, разошелся по всему дому, впиваясь в каждую его клетку. Воздух был густым, словно сам дом медленно разлагался вместе с ней. Едкий смрад въедался в легкие, и от этого невозможно было дышать. Рэй, захлебываясь, рванул к матери, висящей в петле. Она была неподвижна, ее глаза, дико вытаращенные, пусто смотрели в никуда. Кожа ее посерела, а на губах засохла кровь. Глотка, перекрытая веревкой, издавала хриплое шипение, словно жизнь все еще цеплялась за этот изуродованный труп.
Он закричал, подбегая к ней, в ужасе стараясь поднять ее тело, выхватить из этого кошмара. Схватив ее за ноги, Рэй изо всех сил пытался подтянуть ее вверх. Но тело было неподвижным и тяжелым, словно набитое свинцом. Он отчаянно дергал ее, но только еще сильнее усугублял картину – живот матери был разрезан, и с каждым его усилием внутренности медленно, но неумолимо вытекали наружу, стукаясь о пол с глухим звуком. Вязкая кровь и кишки заполнили все вокруг, пахнущие гнилью и разлагающимся мясом. Ее плоть была грязно-багровой, изуродованной и разорванной, словно над ней издевались, прежде чем она сама решила положить конец своему мучению.
Рэй стоял по колено в ее кишках, задыхаясь от подступающего рвотного рефлекса. Он скользнул в ее экскрементах, которые заливали пол, и, не в силах больше выносить это отвратительное зрелище и вонь, рухнул на четвереньки. Желудок его выворачивался наизнанку, и он начал рыгать, прямо туда, где лежали ее выпавшие органы. Отвращение смешалось с ужасом. Он смотрел на ее перекошенное лицо, на выпученные глаза, которые, казалось, смотрели прямо в его душу, обвиняя его в том, что он не смог помочь.
В отчаянии он кричал, заливаясь слезами, но время словно остановилось. Минуты тянулись, растягиваясь в вечность, и он так и сидел на полу, испачканный в грязи, крови и рвоте. Слезы текли по его лицу, омывая его в нестерпимой печали. Он не мог больше дышать, от боли в горле и груди, а мороз медленно сковывал его слезы, делая их ледяной маской на его лице.
Час, может больше, он так и сидел, не в силах ни оторвать взгляд, ни отступить. Холод заползал под кожу, пропитывая его тело. И, замерев в ужасе, он понял, что никто больше не придет. Ни помощь, ни спасение, ничего. Только он и это изувеченное