в список пропавших. Есть несколько человек, о судьбах которых мне важно знать.
Я достал лист бумаги и начал писать:
Все, кому известно о перечисленных ниже людях, свяжитесь с представителем императора Эпафродитом на пункте информации о пропавших во время Великого пожара.
Терпний – лучший в Риме кифаред,
Аполлоний – тренер по греческой атлетике,
Парис – ведущий артист драмы,
Аппий – учитель вокала,
Воракс – хозяйка борделя в Субуре.
Закончив, передал составленный список Эпафродиту.
– Хозяйка борделя? – искренне удивился он. – Желаешь знать, жива ли она?
– Она мой друг, – ответил я.
Тигеллин познакомил нас с Воракс накануне моего первого бракосочетания, которое закончилось весьма и весьма плачевно. И тогда она поделилась со мной, девственником, неоценимыми знаниями определенного рода, за что я всегда буду ей благодарен.
– О, у меня тоже есть друзья в этой сфере, – признался Тигеллин.
– Тогда добавь их в списки на доске с информацией о пропавших, – посоветовал я.
– Что ж, если у императора хватает духу на такое, то и у меня хватит. – Подмигнув мне, Тигеллин пошел к выходу из зала приемов.
А я смотрел ему в спину и благодарил судьбу за то, что он после стольких лет все еще рядом со мной. Многие не верили в нашу дружбу, опасались, что его влияние на меня слишком велико, но они просто не могли знать о том, как завязались наши с ним отношения.
А случилось это при первой же встрече. Я был еще мальчишкой, и Тигеллин тайно пришел во дворец в день официального объявления о бракосочетании моей матери с Клавдием.
Ему было запрещено показываться во дворце, но он на это осмелился, что, естественно, вызвало у меня уважение. Мы оба были своего рода бунтарями: он пересек границы, за которые ему было запрещено заходить, а я страстно желал оказаться в мире лошадей и колесниц, чему яростно противилась моя мать.
Когда же Тигеллин на мой вопрос ответил, что занимается разведением скаковых лошадей, я сразу понял, что хочу с ним подружиться. Потом он пообещал отвести меня на конюшни, а я дал слово, что никому не расскажу о том, что он, вопреки запрету, приходил во дворец. И с того дня мы, образно говоря, заключили союз, который до сих пор не был нарушен ни одной из сторон.
День наконец закончился, и я, мысленно поблагодарив богов, избавился от тоги и залпом выпил чашу вина, решив, что голова после всех пережитых событий все равно уже не соображает и загружать ее лучше с началом нового дня.
И вот когда я уже собрался улечься спать, слуга бесшумно открыл дверь в мою спальню.
На пороге стояла Поппея. Я мог бы подумать, что она мне привиделась, но она шагнула через порог, и слуга закрыл дверь.
Я бросился вперед и обнял ее, впервые после того жаркого дня в Антиуме, когда спешно отправился в охваченный огнем Рим. Теперь я не сомневался в том, что Рим будет отстроен заново и его золотой век впереди, а не похоронен в прошлом под грудами пепла.
Поппея