ведал он, единственный еврей,
Как долог путь от запертых дверей.
Покинуты навек отец и мать.
Не лгать, не убивать, не предавать.
Жертвоприношение
Как мне понять загадку Исаака?
Всегда задумчив, тих, и одинок,
И молчалив. Жил в ожиданье знака
Средь волн пустыни, таинства дорог.
Кому обязан жизнью, зная с детства,
Мечтал о встрече и молил о ней,
И веры драгоценное наследство
Впитал, как губка, с первых детских дней.
В пустыне, меж колодцев и верблюдов,
Жил Бога глас, взыскующий в ночи.
Ждал Исаак, когда свершится чудо,
Пустыни ветер словом зазвучит.
Он в тридцать семь поднялся на вершину,
Безмолвно лёг на жертвенный алтарь.
Бог есть любовь, зачем Он жертву сына
Потребовал, как требовали встарь?
В последний миг предложена замена,
Ответ небес на преданность отца.
Но как измерить испытанья цену
Страданием любимого лица,
Вместившим нежность, боль, любовь, сознанье,
Что всё вершится волею Его,
Сиянье веры, трепетность желанья,
Тщету надежды, страх поверх всего.
Над Мориа диск солнца зябко стынет.
Душа в оцепененье замерла.
Был жертвы акт исполнен, понят, принят…
Но Сарра в этот вечер умерла.
Исход
Пришёл нисан, и зябкий свет луны
В полночной тьме колышет занавески,
Трубит шофар, преграды сметены,
Рабам на волю вручены повестки.
Уже свершились казни, и в Мицраим
Возврата нет.
А будущее? Или станет раем,
Иль превратится в бред.
Но ровная симметрия долины,
Прорезанная мутной лентой Нила,
Уныла, словно кирпичи из глины,
И как спина надсмотрщика постыла.
Похлёбка с мясом, солнца злобный жгут,
С рождения исчислена дорога.
А над Синаем грозно тучи ждут,
Когда придём мы, чтоб услышать Бога.
От рабской повседневности в душе
Привычек, слов, поступков, отношений
Уводит в неизведанность Моше,
В пустыню для исканий и свершений.
Шма, Исраэль! Раздался трубный глас.
Мы Тору приняли однажды и навеки.
Но сколько рабства ещё было в нас,
Как долго оно тает в человеке.
Одни уйдут к язычникам служить,
Другие боги уведут их за собою,
Но клятвы той трепещущая нить
Оставшихся сплетёт одной судьбою.
Сквозь Вавилона блуд, сквозь Рима спесь
К печам Освенцима протянется тропинка.
Машиах если всё ещё не здесь,
Неужто непонятно, где заминка?
Борьба не кончена, ещё ярится зло,
И, значит, миру вновь нужны солдаты,
Те самые, которым повезло
Жизнь заслонить собою в сорок пятом,
На грозный суд из пекла той борьбы
Они придут, когда Ему угодно.
Ты