должно быть сжатым, точным и ясным: “Пазик, «бывавший на всех фронтах», вёз Леонида к берегу Белого моря. Набегали и удалялись за окнами редкие селения, лес постепенно редел, всё чаще встречались серые пролысины болот. Заканчивался ещё один день из отпуска…”
Герой приезжает в поморскую деревню, чтобы проводить в последний путь своего друга, и оказывается среди совершенно чужих людей. Скупые кадры похорон: “До кладбища ничего и не было: только усталость в ногах, только острый сосновый запах в носу. Пошли осторожно между могил. Среди обычных православных крестов встречались старообрядческие резные столбики-голбецы – надгробия в виде «домика» с крышей. Были ещё какие-то с резным рисунком и надписями, прочитать которые Леонид не мог”. Деревенская старуха, тотчас признающая в Леониде чужака: “Не наш. А чужая сторона и без мыла вымоет”. И неотступное чувство: что-то не так делаю, не то и не так, которое не снимается и трогательной, нелепо-наивной концовкой.
Повесть Евфросинии Капустиной “Люди, которых нет на карте” едва ли не с первых строк привлекает органической естественностью стиля, который свойствен многим интернет-блогерам, пренебрегающим отточенностью фразы ради искренности. Автор – фотограф-волонтёр в глухой латиноамериканской деревне, и взгляд у неё – цепкий: “Усталая мать спит на скамейке, а ребёнок у её ног ест песок, банановую шкурку и собачий хвост одновременно”. Однако важны тут не картинки экзотической природы и быта, а подвижническая работа волонтёров, неустанно пытающихся помочь местным жителям – девочкам, которые в четырнадцать лет становятся матерями, старухам, впервые в жизни высыпающимся под капельницей, людям, которые не знают, что такое весёлая свадьба.
Евфросиния Капустина, чужая в этой экзотической жизни на другом конце света, смотрит на неё нечужим взглядом, ибо она тут хоть и чужая, но не лишняя: “Я всё больше думаю о том, что мир в лучших своих проявлениях держится на людях. На таких, как доктор Лена. Которая в ночи гуглила, писала, звонила в чужой стране и на чужом языке. Искала шелтер для женщины, пережившей насилие. И нашла. На таких, как водитель Костя. Который каждый вечер, несколько лет уже, садится за руль ночного автобуса ночлежки и везёт по темнеющему Петербургу горячую еду тем, кому вообще нечего и негде есть. На таких, как искусствовед Варя. Которая на первую же крупную премию вместе с женихом начала восстанавливать старую школу в глухой поморской деревне. На таких, как вы. Которые не ждут, пока придёт кто-то большой, сильный и порешает всё плохое, а берут и делают. Что умеют и как умеют. Главное – делают”.
Равноправные участники литературного процесса, авторы “Лицея” – и не только призёры – решают те же проблемы, что и большинство нынешних русских писателей: пытаются следовать за золотой нитью княгини Февронии – сочинять прозу, интересную читателям, писать “чужой кровью”, не ограничиваясь своим опытом, стремятся предъявить читателю