Уже совсем окоченел, перестал двигаться, в это время по этой же дороге проходила корова. Естественно, она не видела этого воробья, но, когда проходила, «осчастливила» птицу лепешкой, такой смачной. Кто жил в деревне, наверное, попадал в такие. Воробей отогрелся и начал возмущенно ругаться на корову, мол, как так? Меня, муравья, да копытом в грудь? Короче, такого парня обосрали! В общем, возмущался, пока проходящая мимо кошка не услышала это чириканье. Кошка была голодная, продрогшая на холоде. Она достала воробья, облизала и съела.
– Какие странные у вас притчи, как и все непонятные русские сказки про репку, колобка, теремок. В общем, все сказки, – сказал турок.
– Ты ее слушал, но не слышал. Мораль этой притчи такая – не всяк тот враг, кто тебя обгадил, не всяк тот друг, кто тебя облизал. А если уж тебя обосрали, так сиди и не чирикай! Кстати, а когда чаши поменялись? Кто-нибудь обратил внимание?
Часы показывали двенадцать тридцать две, но не время вызвало интерес, а изменение положения чаш весов. Салман все пытался осознать, что имел в виду полковник и почему они один другого ругали и защищали одновременно, еще и эта обгаженная птица – ничего не понятно.
– Я не знаю, что обозначают эти надписи, но понимаю, что какую-то противоположность – сказал молодой мужчина кавказской внешности, спортивного телосложения, примерно тридцати пяти лет, – и поменялись они, когда турок, то есть Салман, сказал, что парень не виновен…;
– А вы? – попытался уточнить Золотов, с кем разговаривает, так как до сей поры кавказец ничего не говорил, да его особенно никто и не замечал, он располагался справа от Ольги и при всех этих обстоятельствах выглядел атрибутом декора на фоне накала споров и разбирательств.
Страсти кипели.
– Слава. Вообще Салаудин, но все называют Славой, я из Осетии, сейчас работаю во Владикавказе. Точно, был небольшой скрип, когда он, – Салаудин показал на Салмана, – сказал, что это было правосудие. И если верить весам, то так оно и есть…
– А если смотреть что произошло, то обычное убийство, – резюмировал Золотов.
Все задумались над происшедшим: стрельба, смерть, оправдание, время, чаши весов – все это напоминало какой-то квест. Но каждый из присутствующих боялся сказать это вслух, а еще больше боялся той неопределенности, которая последует после произнесенного предположения, и какова будет цена ошибки в этом квесте.
В абсолютно белой комнате повисла такая гнетущая, почти осязаемая тишина, что, казалось, даже запах пороха завис и не мог свободно перемещаться в воздухе. Где-то между людьми витали их мысли, готовые найти какую-то разгадку, но так ее и не находили. Узники встречались взглядами, пытались найти какие-то ответы в лицах, найти подсказки в том немногом, что можно было увидеть или услышать в этой стерильно-белой комнате. Но все здесь было статично, и только длинная стрелка часов куда-то бежала и отсекала время. Секунду за секундой. Минуту за минутой.
Золотов заметил на полу между собой и Салаудином гильзу,