когда, а если, – зачем-то ляпнул я.
– Вы, товарищ лейтенант, панические настроения здесь не сейте, – раздался голос у меня за спиной.
Я повернул голову и увидел подтянутого старлея в отутюженной форме с медалью «За боевые заслуги». Поверх правой брови длинный шрам, глаза голубые, облик арийский. Характер поди нордический, твердый. Моргнул, посмотрел еще раз. Странно, у него батарейка села, что ли? Во лбу же должна гореть яркими красными буквами надпись «Особый отдел». Вот же принесло на мою голову. И я тоже хорош, нашел где шутки отпускать. Петросян, блин.
– Виноват, исправлюсь, – включил я дурака. Универсальный ответ начальству, проверено на очень большой выборке в течение длительного периода наблюдений. И здесь вроде сработало, продолжения выволочки не последовало.
Я начал выяснять у счетовода, можно ли оформить перевод части денежного содержания невесте, но меня обломили. Только официальным родственникам. И я отписал половину матери в Орел – её я попрошу пересылать часть средств Ане в Москву. Мне здесь деньги вообще не очень нужны. Разве что на мыльно-рыльные принадлежности. В итоге мы закончили почти быстро, я еще раз проверил, не стал ли я Панковым или Паниным, получил расчетную книжку и встал, засовывая ее в нагрудный карман.
– Со мной, товарищ лейтенант, – произнес тот же противный голос, который до этого рассказывал о правильном боевом духе. Особист, блин. Чтоб ты обосрался, когда воды не будет!
Впрочем, мимо этих деятелей ни один вновь прибывший не проходит. Кому короткая формальная беседа, а кому – и длительная проверка. Понятно – здесь вам не там, люди с оружием и слабой отчетностью по боеприпасам, граждане иностранных государств, с которыми возможен контакт, и прочее, до чего может дойти фантазия, направленная на бдительность.
Чекист завел меня в кабинет, уселся на свой довольно скромный стул, кивнул мне на такой же. Я посмотрел по сторонам: ничего примечательного, портрет самого знаменитого в нашей стране поляка, стеллаж с какими-то папками, сейф в углу. Даже кактуса на окне нет.
– Я старший лейтенант Карамышев Анатолий Николаевич, оперуполномоченный особого отдела, – представился хлыщ.
Молодой. Сколько ему? Лет двадцать пять? Вряд ли сильно больше. Медальку уже заслужил. Самую мелкую, но надо же с чего-то начинать. Читал, что во время Великой Отечественной ее презрительно называли «За бытовые услуги», потому что награждали всяких писарей и военно-полевых жен. Но времена меняются.
Особист ознакомился с моими бумагами, потом начал задавать стандартные вопросы – когда родился, где крестился, учился, вступил в комсомол и прочую лабуду.
Писал он мои ответы, явно скучая. А почерк красивый, прямо хоть в пример ставь. Я вспомнил, что какой-то отечественный император не мог читать печатный текст и у него был целый штат писарей, которые переписывали для государя художественную литературу от руки. Наверное, Карамышев мог бы в этой конторе карьеру сделать.
Смог