и глядя на художника, девушка лет семнадцати. Та же черная волна волос, что на соседнем портрете, та же оливковая кожа и непроницаемо-черные, антрацитовые глаза, что Лилиан видела каждый день своей жизни. На картине ее мать моложе, чем она привыкла, веселее, беззаботнее, но это она, сомнений быть не может. Лилиан потрясенно опустила взгляд на табличку: «Джабел Базаард». Дата рождения. Лилиан шумно втянула в себя воздух, понимая, что вторую группу цифр выбить еще не успели. Взгляд ее автоматически поднялся к верху картины, но на ветвях нарисованного клена беззаботно сидели черные птицы, которых еще никто не замазал.
Тиор, наблюдающий за Лилиан все это время, сделал два медленных шага в ее сторону и перевел взгляд на портреты.
Несколько секунд они просто стояли рядом. Лилиан подняла на него глаза – расширенные от удивления, еще блестящие от сдерживаемых слез и полные вопросов.
– Твоя мать заставила меня дать обещание, – произнес Тиор, и голос его поднялся в высокий, скрывающийся в темноте потолок, – что я никогда не попрошу ее отдать тебя мне.
Он сделал паузу, разглядывая портрет дочери и задаваясь вопросом, изменилось ли бы что-то, не отпусти он ее тогда учиться в человеческий университет, или все было предрешено заранее.
Лилиан смотрела на него, ожидая продолжения.
– Мои дети мертвы. Осталась только ты.
Казалось, он только сейчас признался в этом самому себе, только сейчас осознал свою потерю в полной мере.
Тиор оторвал взгляд от портретов и посмотрел на Лилиан. Возможно, именно в этот момент он наконец увидел ее: худое лицо с заострившимися от горя скулами, две растрепавшиеся за день косы и внимательные глаза ребенка, привыкшего отличаться от остальных. Голубой и антрацитово-черный.
Тиор ждал, положив обе руки на трость, мизинец рассеянно скользил по клюву серебряного ворона.
Лилиан оглянулась на портреты – один с черной полосой и второй, который эта траурная отметка еще только ожидает. Потом повернулась к Тиору и кивнула.
Он едва заметно улыбнулся самыми кончиками губ, устало, как будто забыв, как это делается, а наверху, в его кабинете, коричневую краску на стенах сменила ткань – синяя, с редкими серебристыми искорками, совсем как небо над Мараком.
Комната Лилиан располагалась на третьем этаже, и, когда они вошли в небольшой коридор – стены и лестница еще раньше сменились с каменных на деревянные, – Тиор указал ей на высокие темные створки дверей.
Она уже коснулась ручки, когда услышала голос деда и обернулась, сонно моргая.
– Здесь ты в безопасности, – произнес он. – Хочу, чтобы ты это знала. Это место называется Марак, и теперь это твой дом. Отныне и навсегда.
Слова прозвучали как обет, и сонное оцепенение, уже было овладевшее Лилиан, отступило. Сжав ручку двери до побелевших костяшек, она смотрела на Тиора внимательным и отчасти все еще настороженным взглядом.