не ворчи. Иди-ка лучше чайник поставь, угости дедушку. А я пока тебе дверь в ванную подправлю – перекосилась.
Опять приказывает! Но на сей раз мне это показалось даже милым. Поставив на плиту кастрюльку с водой – чайник тоже не работал, я помчалась в комнату переодеться и кое-как подправить свой фасад. Возилась, наверное, долго, так как гость за это время успел и дверь перевесить, и чайник разобрать. Он сидел за кухонным столом в своём маскараде и ковырялся в чайнике. Это было смешно.
– О, да ты прехорошенькая, внучка, – польстил Дед.
Я засмущалась, но вместо спасибо сказала очередную глупость:
– Какая я вам внучка?
– Да не мне, – Дед хихикнул, – Бродскому.
Я не выдержала и тоже рассмеялась. Натянутость в общении пропала, я осмелела:
– Жалко, конечно, разрушать ощущение волшебства, но может, вы снимете хоть часть реквизита, а то неудобно горячий чай бородой пить. Всё равно у вас уже и нос съехал, и бровь отклеилась.
Дед Мороз согласился и стянул с головы папаху с помпонами, пышную бороду на резинке и силиконовый нос. И я удивилась: какой красивый мужчина за всем этим прятался. На самом деле красивый, как артист голливудских сериалов, несмотря на приличный возраст – за пятьдесят, пожалуй. Взрывной коктейль – жёсткие мужественные черты лица и пастельного голубого цвета глаза. Да ещё и улыбка – широкая, белозубая.
– В таком случае подобает и познакомиться, – предложил бывший Дед Мороз, – Коля.
Ну нет! Какой Коля?! Эдуард, Цезарь, на худой конец Ипполит…
– Маруся, – скромно ответила я.
Яркая внешность мужчины, казалось, разбила только зарождающуюся непринуждённость. Скукожившись, я принялась отхлёбывать чай, изо всех сил стараясь, чтобы выглядело это прилично. Но, конечно же, перестаралась. Неловко, судорожным движением дёрнула чашку и разлила чай по всему столу, вот он уже капает на парчовый халат Мороза. Я вспыхнула от стыда за свою косорукость, за вечную свою злополучность, и слёзы вдруг хлынули безудержным потоком. Противно икая, размазывая слёзы, сопли и свежую тушь, я зарыдала так самозабвенно, как допустимо только на кладбище. Все горести своей жизни, казалось, я собрала в этих слезах. «Марусь, ты чего?» Я ощутила тёплое поглаживание на своей голове, как в детстве меня утешал отец, когда ревела из-за разбитой коленки.
Эта мимолётная картинка из детства и ласковое прикосновение ввергли меня в ещё большее страдание, и ещё обильнее полились слёзы – откуда только столько их во мне накопилось? И уже сквозь жалость к себе начал пробиваться стыд за истерику перед чужим человеком, но остановиться не могла.
– Одна живёшь? – спросил Коля, продолжая робко проводить ладонью по моим волосам.
– С дочками.
– Понимаю. Нелегко. Ты поплачь, поплачь, ничего. Только тихонько плачь. Ты молодец, ты сильная и справляешься неплохо. Я же вижу. Знаешь, страдания могут стать началом счастья. А неполадки