санный след, мчащихся всадников, летящие с неба белые хлопья, а потом – вой волков, женский визг, истошные крики, выстрелы, выстрелы – и над всем этим смех, неудержимый, рвущийся наружу красный дикий смех.
Он вошел в нее со всей страстью изголодавшегося мужчины, вжимая худенькое тело в продавленный матрас, стараясь ни о чем не думать, ничего не представлять, ничего не знать об этой девушке, быть просто мужчиной в головокружительный миг совокупления. Пальцы вцепились Генри в плечи, Олга содрогнулась с такой силой, что плотину прорвало, в ушах зазвенело, все было кончено.
– Я же просила тебя – тише, – сказала она и разрыдалась.
Лето давно кончилось. Над Бундом повисла вуаль дождя, и едва различались высотные отели, утлые лодки на волнах Хуанпу, бегущие рикши, снующие туда-сюда кули. В один из таких промозглых предрождественских дней Генри и Филис ехали в дребезжащей коляске в сторону Садового моста.
– Это совсем не смешно, дорогуша, – говорила Филис, – там были все мои деньги. Я считаю, раз Альберт дал ему мой адрес, он должен мне помочь. Все очень серьезно, поверь мне, правда.
Генри поправил запотевшие очки.
– В такую погоду все выглядит серьезным, – сказал он.
Рикша высадил их у «Астор-хауса», старейшего из новых шанхайских отелей. Альберт уже полгода занимал в нем огромный номер.
– Скотч? – спросил он и, не дожидаясь ответа, протянул Филис стакан.
– Альберт, милый, будь ангелом, выслушай меня, – сказала Филис, залпом выпив виски. – Я расскажу с самого начала, хорошо? Вчера после обеда ко мне в пансион пришел один человек. Сначала я не хотела говорить с ним, но он сказал, что знает тебя и все такое, – и я его впустила. Представился Раковским, Федором Раковским. Мол, он – парижский импресарио, здесь для того, чтобы подготовить гастроли великого русского певца… ну, ты знаешь его имя, милый, он сказал, его знает вся Европа… что-то очень русское, не то на Ч, не то на Щ… я, конечно, впервые слышала, но решила, что удивляться тут нечему. Наоборот, так даже правдоподобней, ведь чтобы наврать, любой жулик выбрал бы знаменитостей, о которых каждый день читаешь в газетах. И вот он услышал, как я пою, и решил, что хочет организовать мои гастроли в Париже.
– Где он слышал, как ты поешь, милая? – спросил Альберт.
– Это бестактный вопрос! – возмутился Генри, с трудом сдерживая смех.
– Наверно, в каком-нибудь кабаре, – пожала плечами Филис.
– Но ты сказала мне, что уже два месяца как потеряла контракт.
– Милый, будь ангелом, дай мне досказать. Он мог услышать, как я пою в баре, просто подпеваю оркестру… и вообще, иногда я пою сама для себя, он мог идти по улице и услышать мой голос… все это неважно, и вообще, обещай, что ты не будешь смеяться, а то я не смогу рассказывать дальше. Обещаешь? Ну вот, вдруг, ты не поверишь, вдруг, без всякого повода с моей стороны, он набросился на меня, и мы начали заниматься любовью. Да, я