с ним взглядом. И – словно на бога посмотрела. Мужчина был огромен и носил на себе пояс из пуль. Но глаза у него были добрые.
– Ты из асанте?
Я покачала головой.
– Как тебя зовут?
– Мари Пресилла… Прецилла Грейс.
Мне все еще было никак не выговорить имя, подаренное капитаном «Мартине», имя, которого я не хотела. Но он сказал, что это христианское имя.
– Нет. По-настоящему.
Я сказала.
– Ах, Маленькая Птичка. – Великан почему-то был доволен. – Откуда ты? Из какого народа?
– Эдо, – ответила я. Это было единственное знакомое мне место рядом с нашей деревней.
– Вот как, – хмыкнул он, – и при этом знаешь асанте. Понимаешь мои слова. И, думаю, понимаешь другие слова. На других языках. Йоруба?
Я кивнула.
– Да.
– Нет, вслух, Маленькая Птичка! – Его голос загремел раскатом грома. – Менде?
– Немного.
– Игбо?
– Тоже.
– Хауса?
Я, вечная непоседа, которая доставляла матери столько беспокойства, потому что не была похожа на девочку, способную стать подходящей женой, зато старательно «попугайничала», как говорила Джери, усвоила достаточно обрывков из разных языков, чтобы удивить и порадовать этого гиганта.
– А слова белых людей?
– Некоторые.
– Как ты этому научилась?
– Я… я слушала. На базаре с… м-мамой и сестрами.
– Ах ты, маленькая шпионка.
Он использовал английское слово «шпион», которого я еще не знала.
Потом наклонился и поднял мой подбородок. Я так дрожала, что у меня стучали зубы. Он улыбался. На этот раз великан говорил на моем языке, но очень просто, как маленький ребенок.
– Кто твой отец?
Я рассказала ему об отце и матери, которая происходила из деревни недалеко от города Эдо, всего в миле от дома, где родилась королева-мать Ййоба. О старших сестрах и брате, о ребенке, которого только что родила моя мать. О ремесле отца. Великан кивнул, удовлетворенный моими ответами. Я отвечала на его родном языке, и он, казалось, расслабился. Пока мы разговаривали, его люди начали переговариваться между собой, бросая на меня любопытные взгляды.
– Тихо! – проревел великан.
И из звуков остались только крики чаек. Он использовал английское слово, но все поняли.
– Скажи им, – велел он мне, указывая на людей, которых, как и меня, вывели из трюма работоргового судна. – Передай мои слова. На их языке, чтобы все поняли.
Я кивнула. Он какое-то время рассматривал меня, затем, похоже, принял решение и отступил назад. Я удивилась, увидев, что француз, который был так груб со мной, подошел и встал рядом с ним, будто тоже собирался говорить.
– Я Цезарь, когда-то известный как Аканде. Этот корабль… этот работорговец, – он указал на «Мартине» и выплюнул слово, словно оно пачкало ему рот, – теперь принадлежит мне. Вы, люди йоруба, фула, игбо и менде… Аканы!
Позади меня раздался вопль: те, кто теперь признал великана соотечественником, гордо отсалютовали своими голосами.
– Вы