муке, кроме голоса повитухи, нашептывающего слова, которые повивальные бабки наговаривали, верно, с начала времен. Сама она, принимая роды у других женщин, шептала то же самое и жгла те же травы, привезенные с острова на востоке, заполняя родильную хижину плотными клубами ароматного дыма. Его струи обвивали тело роженицы, шипя и скользя, подобно змеям, ползущим по ночному песку.
Когда второй ребенок выскользнул наконец наружу, женщины замолчали. Никто не двинулся с места. Все затаили дыхание. Старшая повитуха схватила мальчика и принялась сосредоточенно тискать его крохотное тельце. Шею ребенка обвивала пуповина, а личико было сплющенным, морщинистым и синеватым.
Одна из женщин выкрикнула:
– У него на лице след! Другой ребенок еще в утробе затоптал его до смерти!
Мальчика приложили к груди, но он не захотел или не смог сосать. А вот девочка, красная от гнева и голода, крепко стиснув кулачки и поджав ножки, с такой свирепостью впилась в сосок, что молодая мать ахнула. Из ее груди, огромной, набухшей за время беременности, хлынула струя молока, и новорожденная принялась жадно глотать.
Мальчик умер. Дух, которого он оттолкнул, вернулся в страну теней. Отец опечалился… Но и порадовался рождению четвертой здоровой дочери. Мать пела ей, обнимая и укачивая. Женщины понесли по домам мрачные вести о здоровенной девчонке, которая жадно впивалась в грудь и громко сыто рыгала, и о крохотном мальчике, который был так слаб, что даже не взял в рот сосок.
Мне было восемь лет, когда я услышала историю своего рождения и узнала, почему некоторые люди отводят от меня взгляд, перебирая амулеты всякий раз, как я прохожу мимо. Они называли меня Убийца Мужчин.
3
Маленькая Птичка
Ох уж эти дочки! Отец поверить не мог. Как сейчас вижу трех дочерей моей тети, второй жены отца: высокие, стройные, красивые девушки, прекрасные настолько, что даже королевские скульпторы мечтали заполучить их в модели для своих работ. Особенно же хороша была моя сестра Джери, поговаривали даже, будто сама королева-мать ей завидовала. По крайней мере, так сплетничали женщины, чью болтовню я однажды подслушала, когда они справляли нужду возле мангровых зарослей у реки. Как рассказывали, тетушка была идеальной женой: нежная сердцем, кроткая нравом и прекрасная лицом и телом. Ее звали… впрочем, если я когда и знала это, то забыла. Она умерла родами еще до моего рождения и забрала с собой ребенка. Но оставила Эву, моего старшего брата, и трех дочерей, чьи смешки, пересуды и словечки наполнили мое детство удивлением и страхом. Мои прекрасные и устрашающие сестры. У них я научилась красиво одеваться, выбирать годную еду, делать подношения, выполнять работу по дому и заплетать волосы. Думаю, стойкости и выдержке я тоже научилась у них. А точнее, Джери научила меня этому. Джери, которая мучила и дразнила меня до слез. Джери, которая научила меня выживать.
Меня, шестого ребенка в семье, четвертую дочь, растворившуюся среди такого количества девочек, любили, но замечали мало.