но я все же узнал место: берег реки Смоленки. И не тот, где расположились церковь иконы Божьей Матери и большая часть могил, а противоположный.
Остров Голодай начали кое-как застраивать еще в позапрошлом веке, однако в этой его части до сих пор было весьма пустынно. Слишком уж далеко и от единственного в округе Смоленского моста, и от улиц, вдоль которых выстроились промышленные здания, рабочие бараки и редкие жилые дома. Чуть дальше расположились сразу два кладбища – армянское и лютеранское, а здесь, на берегу, традиционно хоронили тех, кому не положено было лежать рядом с добропорядочными гражданами за оградой по ту сторону реки.
Самоубийц, преступников, мертворожденных и некрещеных детей, иноверцев из небогатых семей, утопленников, уличных артистов, проституток, которые не успели выйти на пенсию и замолить грехи молодости… Ходили слухи, что где-то здесь были и могилы дворян-декабристов, но в этом я изрядно сомневался: наверняка друзья и влиятельная родня позаботились, чтобы непутевые отпрыски благородных семей не покоились посреди всякого отребья.
Вроде меня.
Ходить пока еще было тяжеловато, так что я подобрал с земли «помощника» – палку. Сучковатую, сухую, изогнутую и не слишком-то удобную, но все же достаточно крепкую, чтобы выдержать мой вес. Или кое-как закидать неровную дыру в земле: оставлять следы побега из могилы я не собирался, и возвращаться обратно – тем более.
Левая нога уже двигалась неплохо, но правая едва соглашалась сделать хотя бы несколько шагов. А вернувшаяся чувствительность и какая-никакая способность управлять собственным телом принесли с собой и боль. Пока еще не слишком сильную – организм привычно глушил рецепторы… и все же не целиком.
Даже столетия опыта, крепкие кости и сверхчеловеческая способность к регенерации тканей не сделали тело полностью неуязвимым, и я все еще нуждался в напоминании о повреждениях. И уж лучше немного помучиться, чем ненароком прозевать несовместимую с жизнью травму или потерю двух третей всей крови.
После какого-никакого сна я чувствовал себя многократно бодрее, однако ощущение наверняка было обманчивым: тело наспех подлатало нервные центры, под завязку накачалось самопальными анальгетиками, однако все это потребовало энергии, которую следовало восполнить. И чем скорее, тем лучше.
Большинство могил выглядели запущенными, но на четвертой или пятой мне повезло. Не знаю, кем при жизни был обладатель расколотой ровно посередине каменной плиты, но родственники его иногда навещали. И оставляли усопшему то пару баранок, то недорогую конфету, то еще какую-нибудь мелочь. Большая часть подношений уже давно не годилась в пищу, но кое-чем я не побрезговал.
Тесто явно лежало несколько дней: успело зачерстветь, размякнуть от дождя, снова зачерстветь и снова размякнуть – и ко всему прочему еще и покрылось плесенью. Однако и такое кушанье показалось божественным нектаром. Я будто и не пробовал ничего вкуснее… Во всяком случае, в этом мире.
После