мама сообщила, что в воскресенье мы пойдем в лес. Наконец-то! Корзинку я приготовила уже с вечера и попросила, чтобы мне дали маленький ножичек: сама буду срезать грибы, чтобы не звать взрослых.
Утром я перебудила всех: и родителей, и сестер, которые хотели отоспаться в свободный от работы и учебы день. И все они, на мой взгляд, собирались и завтракали очень долго. Ну как можно быть такими медленными?
К слову сказать, совсем не из вредности, а из-за озорства я будила всех утром каждого воскресенья. В субботу вечером у нас была баня, и после нее на меня уже надевали пижаму, а не привычное платье и колготки. Следовательно, на обычном месте – на стуле моей одежды в воскресенье не было. Я просыпалась, когда еще все спали, и громко, по слогам (для доходчивости) кричала: о – де – жу! О – де – жу!
Видимо, у просыпавшихся людей не было сил на меня кричать или бранить. Они только начинали скрипеть ящиками и спешно копаться в вещах, а затем баба Тася или мама приносили мне свернутые вещи. Колготки при стирке имели свойство суживаться и сжиматься, и первый раз надевать их было не слишком быстро и приятно. Требовались усилия. Через несколько часов носки они уже растягивались, и нужно было их постоянно подтягивать.
В корзинку мне положили провизию: бутерброд и несколько пряников. По себе знаю, что даже если ты с утра поел, в лесу все равно хочется есть. Там воздух особый, и самая привычная еда кажется другой: вкуснее и ароматнее. Даже просто кусочек хлеба – и то лакомство.
Весенний лес звенел птичьими голосами и был по-особенному светлым и солнечным, но грибы в нем не наблюдались. Некоторое время я сосредоточенно шебуршала палкой под листиками, а потом мне захотелось просто ходить и смотреть вокруг себя.
Я точно знала: лес – это живое, теплое, доброе. Деревья – великаны, которые связаны между собой корнями, с руками-ветвями и ногами-стволами. Если обнять ствол и прислониться ухом, слышно, как поднимаются из глубины земли живые волны. Одна, другая, третья. Хочется раскачиваться вместе с ними и кружиться, кружиться…
Домой я возвращалась, уже сидя на плечах у папы: очень устала. Совершенно счастливая, но только с некоторым сожалением, что не оправдала чьих-то надежд. Мне подарили корзинку, а я не нашла ни одного гриба… На ее дне лежало несколько сорванных синеньких цветочка. К моменту возвращения они уже совсем повяли.
В ближайшую зиму для корзинки нашлось еще одно применение: она стала частью моего новогоднего костюма. Мама решила, что раз уж она есть, то к ней непременно нужно сшить костюм Красной Шапочки. На мне была пышная юбочка с фартуком и какая—то кофточка, а с красной шапкой как-то не задалось. То ли она не держалась на голове, то ли ее вообще решили не надевать. Поэтому одна девочка, которая, видимо, не была хорошо знакома с творчеством Шарля Перро, меня спросила:
– Ты кто?
– Я – Красная Шапочка. Видишь – корзинка?! – Гордо ответила я.
К слову сказать, пирожков для бабушки туда никто не положил, что было прямым нарушением сценического действия. К тому же выяснилось,