й череду последствий, которые кому-то покажутся трагедией, а кому-то – подобием чуда.
Но до этих событий оставалось еще несколько часов. Могло ли все произойти как-то иначе или уже с первыми каплями дождя в тот вечер был запущен неотвратимый маховик грядущих перемен, – в те мгновения они вовсе не задавались таким вопросом. Просто их история начиналась вместе с этой молнией, хотя некоторые детали и позволяли восстановить череду явлений, приведших к столь необычной развязке.
Как их звали? Где они жили? И чем, собственно, они занимались?
Их имена – Гарольд и Мэри-Роуз Грейпс. Жили Грейпсы, или сеньоры Грейпс, как их все называли, в крайнем доме на улице, ведущей к обрыву, – без всяких сомнений, это было одно из самых необычных мест на острове.
Если большинство домов и магазинов лепились ближе к морю, к пляжу, то жилище Грейпсов, напротив, отстояло более чем на километр от живописных красот их городка и бросало вызов волнам, находясь на краю самого высокого утеса на острове – утеса Смерти.
В ясный день желтые стены дома Грейпсов можно было различить за несколько километров – с суши, если вам вздумалось погулять по плодородным холмам маленького островка Брент, сложенным из древней вулканической породы, или же с моря, плавно покачиваясь в лодке на прохладных волнах.
Любое из этих развлечений прекрасно подходило для того жаркого воскресного утра. Пляжи, прогулочные дорожки и террасы маленьких кафе стремительно заполнялись отдыхающими. Обитатели Сан-Ремо, не слишком избалованные хорошей погодой, выбрались на улицы, дабы насладиться столь редкой удачей – сияющим во всю мощь солнцем, которому нынче не угрожала плотная пелена облаков. Но сеньоры Грейпс сидели дома – впрочем, как обычно. Несмотря на то что, в отличие от других дней, это воскресенье для них тоже было особенным, они сильнее, чем когда-либо, ощущали, что не могут разбазаривать драгоценное время, и поэтому не стали выходить на улицу. Нет, они хотели провести тот день в их доме, в последний раз прочувствовать эти старые стены, свой домашний очаг.
Туманное будущее
Мэри-Роуз провела большую часть воскресного утра упаковывая всякие памятные безделушки. Она укладывала их в картонные коробки, не давая себе труда подписывать, что куда помещает, и на каждом шагу раздумывая, без чего они легко смогут обойтись после переезда. Когда она доставала из шкафа последние одеяла, к ее ногам упала какая-то смятая фотография. Мэри-Роуз осторожно подняла ее, перевернула, и в тот же миг по ее телу пробежала дрожь, а руки внезапно окоченели, словно она держала ледышку.
Прежде чем вновь посмотреть на снимок, ей пришлось присесть на кровать и сделать несколько глубоких вздохов: много лет назад она сама спрятала его, чтобы заглушить слишком острую боль. Фотография утеряла былую четкость, но давала возможность разглядеть силуэты трех человек – мужчины, женщины и ребенка; все трое, обнявшись, улыбались в кадр. За ними в лучах закатного солнца красовался недостроенный корабль.
Снимок изрядно поблек, но это вовсе не мешало Мэри-Роуз, ибо она и так знала, что волосы мужчины черны как смоль, а за очками прячутся самые синие в мире глаза, такие же, как и у мальчика. Она ощутила укол в сердце, в самой его глубине, и горло сжалось от застарелого яда бесплодных сожалений и укоров. Еще несколько глубоких вздохов, и она уже смотрела на улыбающиеся губы ребенка, его влажные блестящие волосы такого же каштанового оттенка, как и у обнимавшей его зеленоглазой женщины.
Из-под овальных стекол очков Мэри-Роуз скатилась слеза. Она вспомнила время, которое провела на старой корабельной верфи Сан-Ремо. В те дни ее единственной мечтой было стремление узнать, каков мир там, за пределами острова. Тогда ей были неведомы ни страх перед неизвестным, ни упреки, ни обязательства и сомнения. Она вздохнула. Прошло уже тридцать пять лет, и МэриРоуз себя не узнавала. В какой момент она перестала быть собой? Когда позволила развеяться всем своим мечтам? Эти вопросы было слишком больно задавать. Теперь же ее пугало туманное будущее вдали от этого дома, а старая фотография лишь напоминала о том, что жизнь пошла вовсе не тем путем, который она себе наметила. Мэри-Роуз последний раз бросила взгляд на снимок, убрала его в коробку и пошла на кухню.
Внизу, в плохо освещенном захламленном подвале, служившем мастерской, сеньор Грейпс трудился над миниатюрной моделью корабля. Собственно, этим он занимался всякий день, и даже сегодняшний не стал исключением. Сквозь круглые иллюминаторы, встроенные по всему периметру комнаты, пространство пронизывали плотные, почти осязаемые лучи солнечного света. Все, как и прежде, лежало на своих местах. Сложенные картонные коробки привалились боком к стиральной машине и сушилке, а поверх них громоздились стопки книг. Рядом с опреснительной установкой и гигантской емкостью, снабжавшей жилище питьевой водой, кучей были свалены старые электроприборы, а за потрепанной клетчатой занавеской, почти вплотную примыкая к его рабочему столу, пряталась кладовка для продуктов, теперь почти пустая.
Гарольд всегда сетовал, что ему катастрофически не хватает простора, но при всем том умудрялся посреди этого хаоса найти место для своих разнообразных увлечений и занятий – будь