или два до меня доносились звуки музыки, а однажды ночью я услышала три сильных удара, словно кто-то колотил в дверь дубинкой или другим тяжелым орудием. Я подумала, что это ломятся грабители, и немедленно позвонила в колокольчик. Никто не отозвался, но шум стих и больше не повторялся. После этого и в начале 1771 года я часто слышала приглушенное бормотание, которое, казалось, наполняло весь дом. Оно не походило ни на один звук, слышанный мной прежде, и не могло быть шумом ветра, потому что раздавалось и в самые тихие ночи.
Утром 27 февраля, когда моя служанка Элизабет Годин вошла ко мне в комнату, я справилась у нее о погоде. Заметив, что она отвечает совсем слабым голосом, я спросила, не больна ли она. Она ответила, что вполне здорова, но никогда еще не испытывала такого страха, как прошлой ночью. Она слышала жуткие стоны возле своей кровати, но когда она встала, чтобы осмотреть комнату и заглянуть в камин, то ничего не обнаружила, хотя луна светила ярко. Я не придала тогда ее словам особенного значения, мне только пришло на ум, что она будет бояться ночевать в той комнате, если кто-нибудь расскажет ей, что раньше там жила миссис Парфит, старая экономка, которая умерла в Килмстоне несколько дней назад и была похоронена на кладбище в Хинтоне.
Пять недель спустя, второго апреля, я проснулась в половине второго, как я определила, взглянув на часы, стоявшие на столике возле кровати. Некоторое время я пролежала без сна и вдруг услышала, как кто-то ходит взад и вперед по примыкавшей приемной. Я встала с постели, подошла к двери и прислушивалась в течение минут двадцати. Все это время до меня доносился звук шагов и вдобавок шум, словно кто-то толкал дверь с другой стороны. Убедившись, что не ошиблась, я решилась позвонить в колокольчик, чего не делала прежде, потому что не хотела беспокоить няню, лежавшую с сильной лихорадкой. Элизабет Годин, которая спала в комнате с моими сыновьями, услышав звонок, тут же поспешила ко мне. Я была уверена, что в приемной кто-то есть, и потому, прежде чем открыть дверь, спросила, видела ли она кого-нибудь. Она ответила отрицательно, и я вышла к ней, осмотрела окно, которое оказалось закрыто, заглянула под кушетку – единственный предмет, за которым можно было спрятаться. Я отодвинула каминную решетку, но за ней тоже ничего не обнаружила. После окончания осмотра я стояла посреди комнаты, недоумевая, что же могло произвести этот шум, как вдруг дверь в небольшой нише, ведущей в Желтую комнату, заскрипела так, словно ее толкали с другой стороны. Нервы мои не выдержали, я кинулась в детскую и позвонила, чтобы позвать слуг. Кучер, Роберт Камис, подошел со стороны лестничной площадки к двери, которая запиралась каждую ночь, так что на этаж можно было попасть только через окно. Открывая ему, я сообщила, что кто-то, вероятно, прячется за дверью в Желтую комнату. Он взял фонарь и вооружился деревянной палкой, а мы с Элизабет Годин стояли позади. Открыв дверь, он никого не обнаружил. Затем дверь в Желтую комнату заперли на ключ, а наружные двери были закрыты на засов. После того как Роберт снова запер