в который раз, как заклинание, бессмысленную цепочку, не срывал голос. За песнопением следовали оскорбления с элементами черного юмора и грубые намеки на крайнюю непорядочность оппонента. Приходилось лезть из кожи и каждый раз выдумывать новые глупости, чтобы выманить врага из логова.
– А вы знаете, что в этой квартире поселился нерусский облезлый спаниель? – во всеуслышание кричал один из нас.
– А я где-то читал! Уже есть специальная порода – шавка с запахом американского скунса! – перебивал второй. – Чуете? Вонючка где-то рядом.
И все начинали принюхиваться и демонстративно затыкать носы.
– По-моему, это запах холодца. Кабелешкин варит его из собачьих хвостов.
– Эй, Собакевич. Ну, где ты там? Давай, выползай из своей живодерни, а то хуже будет! – срывался кто-нибудь из уличных активистов, потеряв терпение. Но старик все не показывался. Травля продолжалась.
Почему-то никому из пикетчиков не приходило в голову, что несимпатичный нам сосед на самом деле может оказаться вовсе не злодеем, а элементарно – психически больным человеком. Сочувствующие обществу «Гринпис», пытаясь привлечь внимание общественности, упрямо топтались под окнами, строили гримасы, задирали кверху пунцовые горящие рожи и швыряли камешки, метясь в балконные перила. Словом, применяли все доступные формы выманивания, насколько хватало буйной фантазии.
Наконец, на террасу выходил страшно помятый старик в бесформенной землистой хламиде, свирепо грозил нам скрюченным волосатым пальцем, а потом начинал лаять, как настоящий пес, сорвавшийся с цепи.
Наступала кульминация. Что делать дальше – никто не знал. Маски с воинственной мимикой вмиг сползали с лиц. Под масками оказывались бегающие глазки, в которых застряла паника. Ощущение моря по колено сразу куда-то испарялось. Девчонки визжали от ужаса. Впрочем, и те, кто слыли зачинщиками дворовых драк и грозой района, тоже вопили, но не от ужаса, а от хорошего, качественного драйва. И все разбегались врассыпную – только пятки сверкали. Впрочем, свою порцию адреналина каждый получал сполна, за этим, собственно, и приходили. А странный уродец с собачьим сердцем, больше напоминающий человека из лепрозория, улыбался беззубым ртом – радовался, видно, что обличием своим, рычанием и лаем зараз разогнал обидчиков. Он хлопал в волосатые ладоши и удовлетворенно заползал обратно в свою нору.
Вот такие странные развлечения имели место быть в нашей компании. В голове крутился законный вопрос: «Почему же теперь все это мне не интересно?». И сама же на него без труда отвечала: «Да просто выросла я уже из детских забав и из тех самых трусов на лямках».
…К середине дня солнце переползло на балкон, уставилось в оконное стекло, и теневая сторона перестала быть теневой. Вентилятор сразу перестал справляться с ситуацией. Теперь он только впустую гонял горячий воздух по комнате, молотя лопастями почем зря, словно обессиленный боксер, загнанный соперником в угол, безнадежно и бесполезно