уже все, что близко, обобрали давно. Знаешь, мне тут подсказали одно местечко… – Она замерла в паузе, загадочно мерцая на меня своими серыми глазищами, видимо ожидая от меня вопрос по поводу «местечка». Но я, все еще продолжала, по неведомой мне самой причине, вредничать, поэтому, спрашивать не стала, а уставилась на нее со всей серьезностью, на какую только сейчас была способна. Подруга нахмурилась, и, не дождавшись от меня вопроса, продолжила: – Пойдем с ночевкой, я палатку возьму, провизии какой-нибудь. Заодно и время хорошо проведем напоследок. – Видимо, словно «напоследок» подругу смутило. Прозвучало оно точно так, словно мы расстаемся навсегда. Она погрустнела, шмыгнула носом. Неужто реветь собралась? Я глазам своим не поверила! Заглянула ей в лицо, собираясь что-то срочно предпринимать. Правда, на этот случай в моем арсенале ничего подходящего не было. Да я за всю нашу жизнь ни разу не видела, чтобы Танька плакала! На меня стала накатывать легкая паника. Но тут, слава тебе…, подруга взяла себя в руки и преувеличено суровым голосом спросила. – Мать-то тебя отпустит?
Я пожала плечами, обрадованная, что катастрофы не случилось, и беспечно ответила:
– Так некому не пускать! Мама на две недели на курсы повышения квалификации укатила. Так что…, – я развела руками, – … свобода…!
Татьяна деловито кивнула, и подытожила:
– Чудно… Мои, сама знаешь, «в поле». Вернутся только к снегу. – Ее родители были геологами, и кровиночку свою видели довольно редко. «Кровиночка», кстати, особо об этом не сожалела. Так что, к самостоятельности мы с ней были приучены с пеленок, можно сказать. Собрав в кучку исходные данные, она деловито продолжила: – Значит, завтра и двинем. Нашим, когда вернутся, сюрприз будет в виде урюка. – Потерла она ладошки от предвкушения, то ли предстоящего сбора урожая, то ли предстоящего сюрприза. Затем вновь посуровев лицом, строго проговорила: – Но учти, идти далеко. Зато, говорят, не место – райские кущи! – И видимо в отместку за мое поведение, так и не назвав места, где эти самые «райские кущи» находятся, с ехидной улыбкой добавила: – Короче… Собирайся, завтра за тобой зайду часиков в пять.
Я поморщилась, и забыв про свою вредность, заныла:
– А попозже нельзя? Чего тебя на пяти часах утра-то заклинило? На пробежку в пять, за урюком опять в пять? Мы что, опаздываем куда? Тем более, что с ночевкой…
Танька поднялась с кресла, и, строго глядя на меня сверху вниз, отрезала:
– Кто рано встает – тому Бог подает… В общем, я пошла. А ты тоже, не рассиживайся. Соберись как следует.
Она уже переступила через порог беседки, когда я ее спросила:
– Юрку с собой позовем?
Занесенная для следующего шага Танькина нога зависла в воздухе. А я мысленно подобралась, готовясь к длительному спору. Подруга вздохнула тяжело, поставила ногу обратно, развернулась всем корпусом ко мне, сморщилась досадливо, и спросила голосом первой христианки на арене римского цирка:
– На кой нам Юрка-то?
Тут следовало пояснить, что Юрка был нашим другом. Точнее, он больше был моим другом, а Таньке его приходилось