что не твой драгоценный братец.
– Клянусь, там не будет ни твоего, ни моего братца. Но тебе, я уверена, понравится. Готова?
Глава 4. Виктор
Месяц назад.
Виктор
Я давно так хорошо не спал, без сновидений и кошмаров со сценами последнего суда. Вернее того, что узнал на суде. Что суд будет, я знал и был готов к этому, не ожидал услышать того, что услышал.
Те слова оказались острее ножа, они раскрошили на ошмётки моё сердце, они уничтожили мою душу. Накатила апатия. Какая разница, куда отправят. Ожидал резервацию, где пашут до седьмого пота, а потом валятся без сил, а попал сюда, можно сказать, на курорт. Все улыбаются, справляются о твоём самочувствии. Кормят, поят, одевают, работа на выбор. Почти райские условия.
Ненависть, а вместе с ней и злость, поднимали свою голову. По ночам стали сниться эти ужасы, раздражение не покидало. Пока мог – скрывал.
Отдушину находил в спортзале: изнурял себя то на тренажёрах, то колотил грушу до посинения кулаков. Но это спасало ненадолго. Несправедливость, вот что было главной причиной. Отсюда я никогда не смогу доказать свою правоту. А когда выйду – кому она нужна будет, эта правда, через столько лет. Я стал мечтать однажды не проснуться. Сердце работало на износ, но останавливаться не собиралось.
И вот этот бунт. Мы шли на завтрак, когда навстречу помчалась толпа с криками: «Нас всех на… Забастовка!» Слово-то какое нашли: «Забастовка!», когда это был натуральный разгром. «Вот он, шанс!», – подумалось мне. Почему-то не опускались разделительные решётки, и толпа беспрепятственно неслась табуном диких мустангов, круша всё перед собой.
«Всем разойтись по капсулам! Произошёл сбой системы! Скоро всё восстановим!» – раздалось откуда-то из невидимых динамиков. И правда, многие ушли в капсулы. Им было хорошо здесь и вырываться на свободу они не стремились.
Но небольшая группка, в основном из осуждённых и переведённых в резервацию, как не опасных и годных к труду, пробивала себе путь. Правда, куда этот путь вёл, никто не задумывался. Я решил примкнуть к бунтовщикам. Шёл за ними, по дороге подобрал кем-то оброненную ножку от табурета. Зачем, я и сам не знал. Может, так жёстче накажут. Нам никто не препятствовал, и это было странно.
– Они нас боятся! Крысы позорные! Спрятались! – орал заводила.
«Спрятались, – усмехнулся я, – идиоты, в мышеловку дружной толпой идём!». Поэтому, когда неожиданно за нами опустилась решётка в отсеке перед прогулочным двориком, я был единственным, кто не удивился. А впереди нас уже поджидали бойцы первого сектора. Краем уха я слышал, что это тоже бывшие зеки, только отсидевшие за тяжкие телесные, за разбойные нападения, за драки, те, кому суды назначили от пятнадцати лет и до пожизненного. Они здесь занимались тем же, за что отбывали срок: угрожали, а если угроз кто-то не понимал – применяли силу и оружие. Впрочем, им даже делать ничего не надо было, там, где они появлялись, любой мятеж потухал сам собой.
Время шло, первый сектор не двигался. Четвёртый отсек бунтовал, но волнение постепенно сходило на