меня назад. – Идём скорее.
– Там Яна, значит, приехала… – будто в каком-то бреду сам с собой говорю и снова подаюсь вперёд. Ава с силой тянет меня на себя, затем и вовсе подходит, крепко обнимает и прижимается что есть сил.
– Братик, пожалуйста, поехали домой, – её начинает мелко трясти, а глаза наливаются слезами.
– Блять, почему ты мне не сказала, что она здесь? Почему не позвонила? – повышаю на сестру голос.
– Глеб, успокойся, поехали, ну, пожалуйста! У неё своя жизнь, всё там отлично и хорошо. Ты же все сам видишь.
От этих слов будто ледяной водой окатило. “У неё своя жизнь”, “… всё там отлично и хорошо”. Стискиваю зубы, борясь с желанием всё тут разнести в щепки. Но это свадьба. Её брата. Нельзя.
Ава всхлипывает и трещит ещё быстрее:
– Прекрати на неё пялиться! Хватит, Глеб! А-а-а и зачем она только приехала? – хватается за лицо, с совершенно потерянным видом. – Умоляю, давай уедем, не делай глупостей. Не здесь, не сейчас, слышишь? Брат?
Ещё несколько дней назад я видел её в Италии, и вот она здесь. Так рядом. Рукой подать. Но…
Но пять лет назад я просрал какой бы то ни было шанс и право быть с ней рядом. Потерял Яну по собственной тупости и слепой ненависти к её супругу. Я сам выбрал не её, а потом миллионы и миллиарды раз проклинал себя за это.
Когда она исчезла, а точнее, брат Белова её увёз, я места себе не находил. Понимал, что конец, что нельзя, но ничего не мог с собой поделать. Чердак конкретно переклинило, даже похлеще, чем когда отец умер. Толком не жрал, пару дней бухал в надежде забыться, но “алкашка” слабо на меня действовала. В общем, пойло не мой вариант. Зато срывался на всех по любому поводу, даже родным доставалось. В итоге мама решила переехать ко мне, чтоб был под присмотром, Ава, само собой, за ней прицепом. Хотя и до этого они навещали меня постоянно. И стало ещё хуже: мать, наверное, целое озеро выплакала, мелкая не знала, что с нами делать, и ежедневно психовала, я же сходил с ума ещё больше. Не знаю, чем бы это закончилось, если б в один из дней в нашей квартире не раздался звонок.
На пороге стоял Шмелев Николай Антонович, генеральный директор ЧОПа, в котором я работал, и близкий друг моего отца.
– Что хотел, Антоныч? – устало бросаю, наплевав на какие-либо правила общения и приличия со старшими.
– Может, пригласишь в дом для начала?
Молча пропускаю его, и мы уходим в комнату, закрыв за собой дверь.
– Не трогал тебя, думал, поплачешь пару дней и успокоишься, но что-то, я смотрю, затянулось горе, – потирает ладони, сидя в кресле и широко расставив ноги. – Что, сынок, так и мотает?
– Антоныч, при всём уважении. Иди ты нахуй! Где входная дверь, знаешь, провожать не стану, – встаю с намерением свалить.
– А ну, рот свой заткни, щенок! Сядь и слушай меня, – жёстко гаркает, указывает на диван, и я оседаю обратно. – Мне твоя мать сегодня в слезах позвонила, уже не знает, что с тобой делать. Боится, что в петлю полезешь. Забудь эту девчонку и живи дальше. Другого выбора у тебя всё равно нет. Тебе все равно