разведчики, растерявшись, склонились над ним.
Борька растолкал их, снял шапку с головы Серёжи. У виска чернело, расплываясь, пятно…
Подбежал, запыхавшись, разведчик, оставленный считать немецкие потери. Подбежал весёлый, нетерпеливый:
– Семьдесят танков, братцы!
Но его никто не услышал. Он молча снял шапку.
– Серёжа… – Борька плакал, как маленький, гладя Серёжу по голове, и шептал, будто упрашивал его проснуться: – Серёжа!.. Серёжа!
Борька смотрел, как вздрагивают, пригибаясь, тонкие крылья, рассекающие облака, и было и горько и радостно у него на сердце.
Он не хотел лететь в Москву, ни за что не хотел. Но «батя» на прощание сказал:
– Ты всё-таки слетай. Война от тебя не уйдёт, не бойся, а орден получи. Получи его и за себя, и за Серёжу…
Москва оказалась совсем не такой, какой её Борька раньше видел на картинках. Народ всё больше военный, торопливый. С аэродрома повезли Борьку в гостиницу.
В Кремле, в зале, Борька сидел и глазел по сторонам.
Наконец все сели, успокоились, и тут Борька увидел. Он даже сам себе не поверил сначала… Да, там, впереди, у стола с маленькими коробочками, стоял Михаил Иванович Калинин…
Он постоял, глядя сквозь очки на людей, добрый, бородатый, совсем как на картинках, и назвал чью-то фамилию.
Борька от волнения фамилию прослушал.
Вызывал Михаил Иванович по фамилии, имени и отчеству, и Борька поэтому не сразу понял, что это про него.
– Цариков Борис Андреевич, – повторил Калинин, – награждается орденом Красного Знамени.
И Борька вскочил и сказал вдруг из зала по-военному: «Я!»
Все засмеялись, и Калинин засмеялся, а Борька, покраснев до макушки, стал пробираться по своему ряду к проходу.
Михаил Иванович протянул Борьке коробочку, пожал руку, как взрослому, и вдруг обнял и поцеловал трижды, по-русски, как целовал Борьку отец, уходя на войну, как целовал его до войны дед…
Борька хотел было идти уже, но Михаил Иванович задержал его за плечо и сказал, обращаясь к залу:
– Поглядите, каков партизан! Вот не зря говорят: мал золотник, да дорог. Взорвал наш Боря эшелон, 70 танков уничтожил!
И Борьке захлопали второй раз и хлопали так долго, пока он, всё такой же, как рак красный, не прошёл сквозь весь зал и не сел на своё место.
И был в жизни Борьки Царикова ещё один день. Тяжёлый и радостный день, когда он вспомнил так быстро забытое детство, тополиную метель в тёплом городе на старой улице.
Это было уже после того, как партизанский отряд «бати» соединился с наступающими войсками и Борька стал ефрейтором, настоящим военным разведчиком. Это было уже после того, как на своём автомате, новеньком ППШ, сделал он острым ножом, оставшимся в наследство от партизанского друга Серёжи, тридцать зарубок – на память о тридцати «языках», которых он взял вместе с товарищами.
Это