у дороги. И я верила, особенно когда они грозились скинуть вниз и меня, если не буду их слушаться.
Эти могли.
И глазом не моргнули бы, начни я тонуть.
В общем, все знали: кто попадает в реку, сразу уносится на дно и обратно не всплывает.
– Айла, немедленно отойди оттуда! – Ухватив меня за руку, Оуэн оттащил от обрыва на несколько шагов. – Мало ли, сползет земля – и поймать не успею.
Хм… я покосилась на песчаный пригорок с рублеными краями.
– А сам ты в это веришь? – тихо поинтересовалась у друга, страшась снова услышать о склизких синих вонючих утопленниках.
– Во что? – Оуэн непонимающе уставился на меня.
– В водовороты! Мне братья говорили, что если в воду упадешь, то уже не найдут никогда. Река заберет насовсем. Навсегда! И не выпустит.
– Найдут у деревни, – отмахнулся он. – Сказки все это для ребятни. Тела у пастбища на поверхность выбрасывает.
– И все мертвые? – выдохнула, представляя в камышах среди коров мертвяков, плавающих на спинах, почему-то гребя руками. Синих. И пахнущих трясиной. Брр…
– Айла! – В голосе жениха послышалось раздражение. – Ну почем мне знать, все или нет? Но что гиблое место – так точно! Не зря же я за рощей сети ставлю, а не тут.
– Надо другую поляну для встреч выбрать, – пробурчала недовольно.
– Зачем? – смутился он и, пожевав травинку, добавил: – Нет, это хорошее место. Никто сюда не приходит. И дорога недалеко. Взрослым здесь делать нечего, а мелочь мамки не пускают под угрозой порки. Но к обрыву не подходи. Не нравится мне, когда ты там стоишь. Не по себе.
Пожав плечами, я вернулась к большим камням и присела на разложенный плащ Оуэна.
Солнце начинало припекать. Под ногами ковром стелились мелкие желтые цветочки. В зарослях звучали трели птиц. Я очень любила начало лета. Еще не жаркое и уже такое зеленое.
И вроде так хорошо, но почему-то тревожно.
– Оуэн, а когда эта война до нас дойдет?
– Уже дошла. – Он встряхнул с добротных штанов налипшую грязь. – Отец сказал – завтра уходим.
– Завтра! – всполошилась я. – И ты только сейчас мне это говоришь! Оуэн!
– А что не так? – Он приподнял бровь. – Я все продумал. Соберешь с вечера узелок, и я за тобой приду. Сбежишь из дому, а там война закончится, остынет твой папка, да и смирится. Куда ему деваться-то!
– Но разве так можно? – неуверенно пролепетала я, глядя на друга во все глаза.
– А почему нельзя? – Он пожал плечами.
– Бежать из дому – это страшно! – Мой голос опустился до шепота. – Отец, если поймает… Он знаешь в какой ярости будет. Мне вчера за разбитый кувшин так досталось. Прутиком по рукам. – Я отвернула рукав и показала свежие красные полосы. – А за побег и вовсе зашибет!
– Не поймает! – грозно рявкнул друг, глядя на следы ударов. – Я тебя в свою семью приведу, и ничего мой отец сделать не сможет. Я у него сын единственный. Кроме меня в роду только брат троюродный. Мое слово весомое! Если я сказал: невеста, значит, невеста! А иначе обижусь, отрекусь