по косточкам разобрали Эрвина, – наконец сказал Николаус. – Но, может, стоит начать с себя?
Шах в десятый раз взглянул на часы.
– Я не могу тратить на это время. Время – деньги.
До сих пор Реха смотрела на бледного светловолосого мальчика с грязью над губой и в толстых очках, и ее охватила жалость, чувство, по-девичьи чрезмерное. Она обратилась к Шаху:
– Все дело в деньгах! А когда человек обменивает обеденные талоны на сигареты, тебе на это наплевать!
– Не расцарапай мне лицо, – отозвался Шах. Он схватил Реху за плечи и крепко прижал к себе. – Ну и глазки у тебя, девочка…
Она сильно пнула его по голени, и он отпустил ее, его лицо с крупным носом немного раскраснелось. Он сказал:
– Разговор стал серьезным. Чего ты от нас хочешь?
– Чего-нибудь. Пока не знаю, – ответила Реха. – Но нельзя быть такими бессердечными.
Студент засмеялся.
– Реха, не дави на жалость.
Ее яростный гнев уже улетучился. Она неуверенно вглядывалась в круг равнодушных, ничего не понимающих лиц. Курт не стал ей помогать, он прислонился к белой стене, надменно вздернув подбородок (…посмотрим, как вы справитесь без меня…), и выпустил кольца дыма в потолок. Реха с ужасом подумала: «Возможно, я тоже выглядела такой равнодушной, когда Фридель рассказала мне свою историю любви. Возможно, мое лицо было таким же непонимающим, когда Хайнц описывал свою квартиру. Я ничуть не лучше, и я сама не верю в свою доброту. Но им не должно быть все равно, сломается кто-нибудь или нет.
Она сказала:
– Мы не можем смотреть на то, как человек умирает.
– До смерти ему еще далеко, – невозмутимо откликнулся Клаус. – Если вылетит отсюда, попадет в другую бригаду. – Он пожал плечами. – Я не понимаю, зачем устраивать такой театр из-за каждого слабака и дурака. Если у тебя в бригаде есть хулиган, все будут лезть к нему, пока он наконец не выбросит свои пластинки Элвиса Пресли. А если снимет свои джинсы, то тут же начнем ему петь дифирамбы.
Клаус, Шах и студент одновременно затянули: «Еще одну душу от алкоголя спасли».
Они рассмеялись. Реха пересилила себя, она тихо и поспешно сказала:
– Я прошу вас, не будьте такими равнодушными. Смейтесь надо мной, думайте, что я сентиментальная девочка, но мне жаль его, и я считаю неправильным стоять в стороне и пожимать плечами. Безнадежных случаев на самом деле не бывает.
– Известные интернатские идеи, – усмехнулся Курт.
Эрвин смиренно сказал:
– Если хотите избавиться от меня, то я уйду. Когда здесь все кричат на тебя, тебе всегда приходится убирать за другими. – Его голос сорвался. Он снял очки и вытер глаза, но это был скорее смешной жест, чем трогательный, и Клаус проворчал:
– Все эти обещания мы уже слышали сотни раз.
Рольф поднял палец, и все посмотрели на него; он прошептал:
– Когда утром заходят в мастерскую, все здороваются за руку. Но Эрвину никто не протягивает руку. Он может стоять рядом, но никто не протягивает ему руку. Почему? Не знаю. Просто так