же бездонная бочка! – приговаривала она, снимая с бесчувственного мужа сапоги и штаны.
Старшая дочь давно не жила с родителями да и вообще уехала с мужем после окончания медуниверситета. Любочке было три годика, когда Таня привезла её к бабушке и дедушке и оставила на целый месяц. Девочка оказалась смешливой и понятливой – никогда не лезла без толку под руку, но зато сразу приходила со старым стетоскопом и целым набором пластиковых шприцев, чтобы «обследовать деду», когда он ложился вечером на диван в большой комнате. Она внимательно слушала ему грудь, качала головой и серьёзно говорила:
– Хрипы в лёгких! Но вы не расстраивайтесь. Сейчас сделаем вам укольчик – и будете как новенький! – и доставала самый большой шприц со стёртыми мерными делениями на боку, набирала в него воду из пузырька, прицеливалась в потолок и выпускала воздух со струйкой жидкости. В чудодейственную силу горчичников девочка не верила.
– Понимаете, пользы от них нет. Но и вреда – тоже. Если только у вас нет аллергии. Так что, если настаиваете, я могу поставить.
– Такая разумная! – восхищённо рассказывал дед своим товарищам, когда они добирались на бабе лене на-гора. – И в кого такая? Марийка-то у меня простая.
– А Танька? Танька, вишь, учёная у тебя, врач!
– Да, Танька – сурьёзная баба.
Однажды Любочка заболела: рвота, понос, температура под сорок. За день она сдулась, как воздушный шарик, – из пышечки превратилась в белёсую тряпочку. Весь день в забое дед не находил себе места, а вечером – едва успел помыться и переодеться – бегом домой. Любочка была ещё слаба, но уже обрадовалась деду, обняла его за шею и прошептала:
– Сегодня ты будешь меня лечить.
Петро достал из кармана припасённый стетоскоп и приладил его к ушам. Руки подрагивали от напряжения, когда он аккуратно касался холодным металлом разгорячённого тельца.
– Ну как? Хрипы есть? Жёсткое дыхание? – Голосок у девочки был слабенький, еле слышный.
Дед сосредоточенно помотал головой.
– Всё в норме, – твёрдо сказал он. И внучка выздоровела.
По утрам в свой выходной дед любил набрать Любочке ковшик клубники или малины на огороде и смотреть, как она жмурится от удовольствия, сжимая во рту красную сочную ягоду:
– Вку-усно! А ты хочешь? – и протягивает ковшик.
– Не, не люблю я. Баловство одно. И молоком запивай! Это самое оно, – советовал дед.
Внучка улыбалась и послушно отпивала глоточек парного молока. Щёчки у неё розовели.
– Размяк батя с Любкой-то, – говорил Серёга матери, осторожно посмеиваясь.
– Ото ж, размяк. А чего не размякнуть? – соглашалась Марийка, раскатывая тесто на пельмени.
– С нами, небось, не возился. Меня-то, знай, порол только.
– И мало порол, – вскидывалась мать. – Ишь! Не зубоскаль тут. Положь булку-то, нечего кусочничать! Сейчас обедать будем.
И гнала его из кухни, как ту назойливую муху.
Сын Серёга у Петро, в отличие